дело в том, что мой лорка — знатно проебался по жизни, прыгая туда-сюда из прайм! и миррор! вселенных (а у нас еще и соприкосновение с ребутом будет, и еще черт знает сколько таких разломов). его время, с точки зрения столкновения двух вселенных, не просто остановилось; оно исчезло, — его отторгают обе вселенные, он стал ошибкой, пространственным и временным коллапсом. по идее, ему бы, конечно, подойти к той же точке невозврата, в которой в конце второго сезона оказалась филиппа — стать константой в определенном отрывке времени, чтобы «заземлиться» в нем. но. НО. (он слишком заебал всю вселенную своим существованием, чтобы она легко и просто выкинула его в безвоздушную среду, как биомусор). так что, если решишься — будь готов, что я накидаю тебе пару источников вдохновения и миллион своих мыслей о том, как в рамках этого кроссовера можно переобмозговать древний образ божества. (если что-то пойдет не так, и тебе покажется, что все это звучит слишком плохо и не_научно — ты всегда можешь сказать "стоп", и мы подумаем над чем-то попроще).

тут пост

[indent] Несмотря на яркое, жаркое пламя в очаге и множество свечей, воткнутых то тут, то там, оплывающих прямо на рассохшееся дерево столов, в помещении сохранялся прямо-таки неприятный, пробирающийся под одежду и пронизывающий буквально до костей холод. Они давали достаточно освещения, но никогда - тепла. Множество алхимических препаратов, останки тел животных и существ, расставленные по множеству полок вдоль стен, засушенные травы под потолком не терпели жара, сохраняясь только при неприятном любому живому существу холоде.
На алхимической лаборатории медленно, очень медленно закипало очередное зелье - темно-зеленое, им можно было обработать лезвие клинка или наконечник стрелы - плавно стекало в небольшую колбу уже пару часов как, но всё равно тягучая жидкость едва закрывала собой толстое дно.
В комнате на самом нижнем этаже подземелий было тихо, несмотря на кипящую в Темном Братстве последние пару месяцев жизнь.

[indent] Люсьен быстро, выверенно разделывал труп, лежащий на каменном столе, потеряв где-то привычную мантию Уведомителя и закатав рукава чёрной рубахи выше локтей, обнажая почти мертвенно-бледные запястья с ещё более белыми нитями шрамов и вымазавшись в крови.

[indent] - Слышащая в курсе? - Тихо спросил мужчина, впрочем, даже не посмотрев на стоящих у порога в его личные владения. Пока что весьма скромные, но лишённые от посягательства посторонних - тёмная, гнилая аура некроманта простиралась на добрую пару этажей, и даже едва ли живой Бабетте было немного неуютно, когда она забегала за реактивами или травами, которых у Люсьена всегда было в избытке.
Некромантам всегда было тяжело существовать рядом с живыми, а после возвращения из Пустоты Лашансу было и вовсе непросто, поэтому каждый день превращался для него в самую настоящую пытку. Но других вариантов на горизонте пока не наблюдалось.

[indent] - Я не думал, что всё… так, а она взяла, и… - Мямлит юноша, совсем ещё мальчишка у входа, перед этим бегло посмотрев на своего приятеля, что толкнул его слегка локтем в бок.

[indent] Лашанс подавил желание закатить глаза - слишком уж был занят. Резко дёрнул рукой, отсекая мягкие ткани от костей, тут же погружая их в миску с густым, едко пахнущим раствором - они ему ещё понадобятся, как и органы, которые можно будет пустить на зелья и сильнодействующие эликсиры. До его появления в числе живых подобным занималась Бабетта, но Люсьен знал себе цену еще тогда, двести лет тому назад. Его эликсиры, яды, настойки были на порядок сильнее. Он занимался этим и сейчас, восстанавливая навык, прекрасно понимая, что нестабильная пока магия не позволит ему выполнять контракты, как это было прежде.

[indent] - Громко. Чётко. Ещё раз, - тихо, совершенно спокойно отзывается мужчина, наконец поднимая взгляд на топчущихся на пороге убийц. Смотрит долго, пронизывая насквозь, заставляя ещё сильнее жаться друг другу, врастать в пол, чувствовать всю собственную бестолковость.

[indent] Когда-то под этим взглядом затихали даже его коллеги по Чёрной Руке, и рядовые убийцы не стали исключением, заговорив почти сразу:

[indent] - Мы пришли к ней сначала. Рассказали, что случилось, и про девчонку, и про...клинок. Она отправила к вам, - чуть более смело говорит юноша, судорожно сглатывает, вновь роняя взгляд в пол и добавляя уже куда как тише и менее смело. - Сказала, чтобы вы назначили нам наказание.

[indent] Лашанс всё-же тяжело выдохнул, не очень-то аккуратно, с громким шлепком плюхнув истекающее почти свежей кровью сердце на свободную миску.

[indent] - То есть, вы мало того, что упустили свою цель, указанную в контракте, но и позволили ей украсить клинок, дарованный вам из Пустоты самым Ситисом?

[indent] В помещении разом становится на пару градусов еще холоднее. Пламя свечей падает, мелькает на фитиле жалким голубоватым огоньком и пускает слабые искры, но мужчина быстро берёт себя в руки, щёлкает пальцами левой руки, и всё приходит в норму. Только пламя в очаге вьется беспокойно, облизывая чёрный котелок на вертеле.

[indent] Не хватало ему ещё сорваться на этих идиотов, которые продержатся в Братстве едва ли ещё полгода - Пустота, а ее зов Люсьен теперь ни с чем и никогда не спутает, заберёт их довольно скоро.

[indent] Вытерев влажной тряпкой наконец руки, оставляя на них всё равно бурые разводы крови, мужчина наконец разворачивается к убийцам. Его лицо всё ещё не выражает ни единой эмоции, как и чернильно-черные глаза, но голосом можно заморозить ещё пару городков в этой и без того холодной провинции. Лашанс складывает на груди руки, смотрит открыто, долго сохраняя молчание, подыскивая максимально подходящий вариант, который устроит всех.

[indent] - Ступайте. Не прикасайтесь к новым контрактам. По возвращении я найду вам… занятие.

[indent] Дверь с глухим, поспешным стуком закрывается с другой стороны, и мужчина всё же проводит по лицу ладонью, прикрывая глаза.

[indent] Всё было совсем не так, как он ожидал. Братство стало… другим. Лишь тень, жалкие слухи о той легенде, которым оно являлось двести лет тому назад. Ни системы, ни контроля, ни трепета перед Матерью и Ситисом, лишь жалкая жажда быстрых, лёгких денег, превращающая новых рекрутов в жалких наёмников.
Астрид, что пустила Тёмное Братство едва ли не по миру, нынешняя Слышащая, плохо понимающая, кем она теперь является, воспринимающая саркофаг Матери каким-то сюром, не более… пожалуй, из всего нынешнего Братства Люсьен мог открыто поговорить только с Цицероном, что много общался с Матерью в своё время, но вот именно с ним, как ни странно, и не хотелось.
Несмотря на схожесть взглядов, рыжий шут раздражал некроманта до дрожи.

[indent] У них и Чёрная Рука будто позаимствована у инвалида-бедняка из Виндхельма - только Слышащая и вернувшийся из числа мёртвых Уведомитель. Это даже не смешно.

[indent] Тяжело вздохнув ещё раз, Люсьен скользнул взглядом по трупу, которым занимался последние пару часов - ещё одна работа скампу под хвост. Он может наложить чары стазиса на останки, но какой от них толк, если в его комнаты регулярно вламываются все, кому не лень, а он понятия не имеет, когда вернется после того, как в очередной раз отправится подчищать за вверенными ему убийцами?

[indent] Все почти как раньше. Почти.

***
[indent] Снег сыпет, тучи тянутся всё ниже и ниже. Люсьен может посревноваться с ними в мрачности, хотя в этом нет особой необходимости - знает же, что выиграет с хорошим отрывом.
Дорога заканчивает петлять, и после одного из поворотов он наконец отпускает Тенегрива охотиться, погладив напоследок по длинному, гладкому черному носу - заставлять его дожидаться в общих конюшнях было почти что кощунством, а объясняться потом с конюхом за неожиданно откусанные пальцы не хотелось совершенно.

[indent] Город погружен в снег и тоску, как и двести лет тому назад. Лашанс ориентируется в улицах слабо, все-таки многое изменилось за двести с лишним лет, когда он был здесь последний раз, но это хоть что-то.
Карман греет записка контракта, который недоумки так и не смогли выполнить.

[indent] Исправлять чужие ошибки было его обязанностью. Заботится об убийцах в убежище было выбито у него на костях черепа, и Лашанс старался до последнего своего вздоха, Ситис свидетель.
Но как же его бесила чужая глупость!
К тому же, нынешние убийцы не шли ни в какое сравнение с теми, что подчинялись ему в Чейдинхоле, но…
Он был обязан.

[indent] Немного послонявшись по улицам, надвинув не слишком глубоко на лицо меховой капюшон зимнего плаща, чтобы примелькаться горожанам, он заходит в первую попавшуюся таверну, чтобы согреть руки и послушать местные сплетни - это тоже никогда не было лишним.

[indent] Заказывает горячий травяной отвар, занимает одно из свободных мест под не самым освящаемым столиком, скидывая с плеч плащ да скользя по местным лицам равнодушным, но цепким, внимательным взглядом.

[indent] Посох с силой входит в песок, вязнет в нем до причудливого резного элемента, покрытого лаком - Гаррет не обладал ремеслом их изготовления, но добавить что-то от себя считал чем-то совершенно необходимым, после того как забрал свой заказ у одного из умельцев.

[indent] Старые, напитанные чужой мощью и энергией посохи, найденные в сокровищницах, древних руинах, передаваемые в Кругах по старшинству, в зависимости от послушания и благородства деяний  - самые сильные, самые могущественные?
Чушь. Полная. Любой инструмент, неважно, меч это или лук, а может быть и посох - своему владельцу должны подходить идеально и подбираться под параметры и запросы каждого.
За свой Гаррет отдал немалое состояние, на которое некоторые семьи могли бы прожить спокойно год, но он… стоил каждой уплаченной за него монеты.

[indent] Стремительно темнеющий в сумерках песок взорвался, высекая мелкие искры друг от друга, устраивая в низине небольшую, но самую настоящую пыльную бурю, что играло Хоуку только на руку - венатори стремились спрятаться, укрыться, переждать и напасть со спины на храмовников, звон мечей которых раздавался где-то там, уже далеко, но Гаррет преследовал их достаточно долго, чтобы в уме прикинуть собственные действия.

[indent] Теплое дерево посоха мягко легло в ладонь уже совершенно иначе, и мужчина резко, ни секунды не думая, полоснул по запястью левой руки лезвием, что было надежно прикреплено чуть ниже навершия и так удачно было повернуто к заклинателю.
Кровь стремительно заструилась по бледной коже, стекая к ладони, чуть дрожащей от перенапряжения, предвкушения и… чего-то совершенно темного, совершенно паскудного где-то в глубине души мага.
Гаррет мог поступить иначе. Его уже успели задеть там, где их отряд настиг лагерь венатори - он и сейчас чувствовал, как рана на боку пропитала тонкую кожу его одеяния, достаточно было лишь мазнуть по черному в полутьме пятну пальцами, да отпустить всю ту силу, что жгла сейчас его вены изнутри, но…
Он должен помнить.
Должен осознавать.

[indent] Он помнил, в каком ужасе был Андерс, когда впервые увидел у Гаррета пока что еще весьма скромную, едва различимую на бледной коже вереницу тонких шрамов-полос, которые наискось пересекали новые. Они не заживали полностью, как ты ни старайся, какой бы у тебя не был прекрасный, талантливый целитель под рукой, и как бы тот не бился, подбирая все новые и новые составы исцеляющих зелий.
Магия Крови не щадила. Магия Крови не исцелялась, только уничтожала и… приходила на помощь тогда, когда была необходима, когда других сил не было и в помине, и взяться им было неоткуда.
Хоук понимал, что он, вероятно, слишком далеко зашел в собственном самоконтроле, да и наставления более мудрого отца из далекого детства давали о себе знать. Только спустя долгие года Гаррет узнал, что Малькольм слишком хорошо знал, о чем он говорил, но… Его старший сын решил пойти дальше.

[indent] Каждая полоса была напоминанием. Доказательством его натуры, его могущества, силы и глубины падения. Шрамы, которых с годами становилось больше, Гаррета дисциплинировали. Держали на коротком поводке, не позволяя сорваться окончательно, как это было с большинством магов подобных ему. Они напоминали о той цене, что он заплатил, чтобы сохранить хрупкий, крошащийся прямо на глазах мир и покой его жизни, своих друзей, близких.
Немой укор.

[indent] Посмотри, посмотри, кем ты становишься. Чем ты становишься.

[indent] Каждый шрам - каждое обращение к Магии Крови. Бывало даже, что Гаррет их пересчитывал, и помнил каждый момент, когда находился на грани.

[indent] Широкая полоса у основания ладони - это Киркволл в ту ночь, когда Андерс все-таки взорвал церковь. Ослепленная ненавистью и пленительным шепотом Красного Лириума Меридит, стоящая посреди главной площади города и угрожавшая найти того отступника, что устроил в городе самый настоящий хаос.  Отметина чуть ниже груди, в опасной близости от сердца - Аришок все-таки загнал его в угол, пронзил своим клинком, и Гаррет, отчаянно не желая сдаваться вот так просто, из упрямства и Создатель знает чего еще, глубже насадил себя на его клинок, пока глаза вспыхивали нестерпимо-багровым.

[indent] Они вспыхнули и сейчас.
Маг медленно поднял левую руку, будто одно только это движение стоило ему невероятных усилий, и вся та кровь, что успела запятнать песок под ногами, превращая его в уродливое бордово-черное марево, медленно заструилась вверх, не втягиваясь обратно в рану, но обрастая вокруг нее рубиновыми осколками до самого локтя.

[indent] Гаррет поднял руку и резко сжал пальцы в кулак.

***

[indent] Неожиданный удар откуда-то сбоку сбивает его, отзывается жалящим звоном в голове, и маг лишается чувства равновесия и валится на колени, но не падает окончательно. Только чувствует, как рассеивается тяжело в воздухе его магия, как горчит на языке привкусом металла и гнилью воздух, как в легких его слишком мало, а голоса вокруг слишком злые, непозволительно громкие.
Они раздражают его, Хоук морщится, но еще и от резкой, тянущей боли в собственной руке - кровь теперь просто стекала по ладони и пальцам, оставляя на песке влажные камни.

[indent] - Я.

[indent] Ему хватает сил и гордости, чтобы поднять подбородок и открыто посмотреть на Кассандру.

[indent] Ясность мысли не то, чтобы возвращается к магу, нет, он ее все-таки не терял, не позволяя раствориться себе в собственной силе и поддаться жестокости и жажде власти окончательно, заглушая тихий шепот демонов из Тени собственными принципами и обещаниями, которые нарушать не имел привычки. Но дышать… все равно легче. Как легче и переносить чужие поползновения но собственную свободу и жизнь.

[indent] Они ему - не враги. Кассандра - не враг.

[indent] - Им придется смириться с этим фактом, - сухо и даже немного устало отзывается Хоук, когда их наконец оставляют наедине. Все-таки он уже не так молод, как десять лет назад, да и своими… скрытыми талантами тоже давно не пользовался.
Наивно думал, что больше не придется. Что может ограничиться лишь теорией, подчерпнутой им из тех книг, что были найдены для него наемниками за щедрые деньги.

[indent] Поднимается на ноги, смотрит Кассандре прямо в глаза. И ведь… не объяснишь и не расскажешь ей о том, что Лавеллан был в курсе того, что Хоук - маг крови, с самого начала. Пентагаст была из тех людей, которым жизненно важно во что-то верить. В Создателя, в Вестника Андрасте, в то, что каждый маг крови - потенциальная катастрофа, что утянет с собой в Пустоту половину Тедаса, купаясь в собственной и чужой крови.
Наверное, когда-то ей хотелось верить и в него. Гаррета Хоука, Чемпиона Киркволла, который поднялся в городе с самых низов, но добился небывалых высот, вылезая порой только на собственном упрямстве, принципах и непреодолимом желании просто выжить.
Теперь она должна верить в то, что он ее предал. Всех их. Что он то самое чудовище, с которым их отправляли сражаться вновь и вновь. Что ж… пусть думает, если так ей будет легче.

[indent] - Хорошо, - он даже не пытается с ней спорить, прекрасно понимая, что это бессмысленно, а у него и нет никакого желания кричать в стену. Добавляет только тихо после, но с железной уверенностью в тоне. - Я всегда знаю, что я делаю. И ради чего. Как и цену, что плачу за это.

[indent] Гаррет вытягивает из складок собственных одежд туго стянутые, уже заранее пропитанные зельем полоски ткани и быстро, туго бинтует собственное запястье, будто бы потеряв весь свой интерес к Искательнице.

[indent] - Я тебя услышал. И я подчинюсь, но исключительно тебе. Издевательств и попыток играть с огнем от твоих храмовников не потерплю. Веди.

[indent] За тяжелой, крепкой дверью раздавались какие-то громкие голоса, лишь отдаленно напоминающие спор - будто бы кто-то изо всех сил старался на переходить на крик и говорил куда тише, чем ему хотелось бы.
Гаррет упорно делал вид, что его это все не касается, продолжая вглядываться в ровные строчки на свитках, что скопились на его рабочем столе, и старался не думать о том, что примерно такой же ворох писем ждет его на тумбе прямо за спиной. И ведь это уже те, что прошли тщательную сортировку, и большая часть осела на рабочих столах помощника, начальника городской стражи и прочих чиновников, которых можно было найти в Крепости Наместника.

[indent] Мужчина потер слезящиеся от бесконечных строчек слезных просьб, деловых предложений и уже куда менее тактичных требований, почти угроз, и раздраженно нахмурился, понимая, что шум за дверью его отвлекал уже куда сильнее, чем несколько минут назад. Решив, что на сегодня с него хватит - солнце скрылось за горизонтом добрых полчаса назад, хотя крыши все еще удерживали нежно-золотое свечение, меняя облик города, Гаррет вышел за порог собственного кабинета с лицом, не обещающим ничего хорошего.
Оно оставалось спокойным, но приближенные к Хоуку уже успели научиться различать целую гамму “спокойствия” нового Наместника.

[indent] - Что здесь происходит? - Невозмутимо произнес маг, обводя внимательным взглядом каждого из присутствующих, чуть дольше задерживаясь на лицах храмовников. С ними он старался поддерживать шаткое, острожное перемирие, во многом благодаря младшему брату, но инстинкты, вбитые еще отцом, страхами и опасениями Андерса, подпитанные образом обезображенной гневом и дурманом Мередит, все-таки брали свое.

[indent] - Мы просим об аудиенции…

[indent] - Приемные часы Наместника окончены, - перебил Гаррет, резко останавливая жестом ладони подлетевшего к нему сенешаля, уже готового самому вступить в диалог. Вообще-то, это была именно его обязанность - тормозить особо жаждущих попасть в кабинет Наместника, но тот банально заработался сегодня. А может, не решался вступить в перепалку с храмовниками.

[indent] - Ваш брат просил, - пытался продолжить главный с пышными рыжими усами, но вновь был нагло перебит.

[indent] - Мой брат не лишен дара речи и возможности передвигаться, - отрезал Гаррет, едва заметно погано ухмыляясь. Шум и монотонная работа за целый день его порядком извели, доводя до желания с кем-нибудь поцапаться, чтобы сбросить скопившееся раздражение. - И его персоне всегда рады в Крепости Наместника.

[indent] Льда в тоне Хоука стало куда больше. Храмовник, которого маг несколько раз видел подле брата, неохотно кивнул, задержав внимательный взгляд на Наместнике, и нарочито медленно отступил вместе со своими людьми к лестнице, ведущей на первый ярус крепости.

[indent] С их уходом все, кто толпился в коридоре, едва заметно облегченно выдохнули - все эмоции, расположение и редкие тревоги Хоука причудливым каскадом расползались по его подчиненным, порой передаваясь от одного к другому как болезнь.

[indent] - Мне нужно в Нижний Город, - уже куда расслабленнее заявил мужчина, обращаясь к одному из стражей, просто ставя того в известность, чтобы Наместника не кинулись искать с мабари по всему Киркволлу.

[indent] - Нам вас сопроводить? - С легкой ноткой тревоги обратился к Хоуку один из стражей, тех, кто он набрал совсем недавно и лично, но Гаррет, все еще порядком раздраженный, лишь отмахнулся.

[indent] - Я в состоянии постоять за себя, иначе бы не носил титул Защитника. Или мне не стоит доверять даже тем патрулям, что ходят по улицам Нижнего Города?

[indent] Смерив всех фирменным нечитаемым взглядом, мужчина поправил складки длинного одеяния, и зашагал к выходу из крепости.

***

[indent] Гаррет решил полюбоваться звездами где-нибудь в районе Нижнего Города.

[indent] Не то, чтобы с приходом Хоука к власти, тот резко, всего за пару-тройку дней, стал выглядеть куда как лучше, спрятав всех пьянчуг в темные, тесные закутки между лачугами, а на рынке, полном всякой всячины, начиная с тех же ворованных ремней и амулетов и заканчивая тухлыми помидорами, резко перестали обсчитывать, в надежде содрать с жителей последние медяки.

[indent] Но чище все равно стало. Во всех смыслах. Даже ворье и головорезы, что раньше почти даже не скрывались, едва ли не гордо вышагивая по грязным, пыльным улочкам, пропахшим нечистотами и безнадежностью, сейчас не желали показывать носу из тех мрачных щелей, где предпочитали теперь прятаться и творить свои сомнительные дела, мстительно радуясь, что у Защитника, неожиданно ставшего еще и Наместником, просто не хватает времени.

[indent] Хоук резко повернул, чуть придерживая глубокий капюшон пальцами, чтобы не слетел - совсем недалеко здесь был один из лазов в Клоаку, замаскированный под целое нагромождение складских ящиков, пыльных настолько, что маг не рисковал до них дотрагиваться даже когда Нижний Город был его… не домом. Ночлегом. Не самым приятным периодом в жизни, который он вовсе не старался забыть, как это часто бывает, оставляя для себя как жестокое напоминание. Символ того, откуда он поднялся и чего мог достигнуть.

[indent] Огни “Висельника” замаячили впереди, и Хоук довольно улыбнулся, вовсе не удивившись наличию буквально за углом силуэту уже надравшегося до состояния зеленых соплей работяги из литейного квартала. Благо, он был всего один, но и день был будний. К концу недели местная флора и фауна была представлена куда большим количеством видов.
Как бы Варрик не боролся, поделать с этим у него до сих пор ничего не получалось, а ведь заведение внутри уже не было таким раздолбанным и обшарпанным, как во времена их бурной молодости.

[indent] Хоук уже дернул ручку входной двери на себя, надеясь, что его тут же крепко обнимет родное тепло “Висельника”, но царящий внутри хаос и шум скорее ударили мага наотмашь, на несколько мгновений заставляя пораженно замереть на пороге.

[indent] - Что здесь… происходит? - Уже не в первый раз за этот вечер поинтересовался Хоук совершенно спокойно своими тихим, низким голосом, широко оглядывая теплый зал “Висельника”, где в свое время было проведено немало звонких вечеров, большинство из которых заканчивалось паломничеством в лечебницу Андерса - за порцией зелья, помогающего справиться с жестоким похмельем.

[indent] Весь нестройный, беспокойный шум множества голосов, многие из которых уже призывали к радикальному разрешению конфликта, причин которых Гаррет до сих пор не мог понять, мгновенно стих, а взгляды, даже те, что были щедро наполнены хмелем, обратились к порогу таверны.

[indent] Пораженные, удивленные, где-то даже тронутые безотчетным страхом. Среди собравшейся здесь бескультурной публики хватало мелких преступников, которым было чего бояться, особенно Наместника, о котором за последние годы, не без помощи Варрика Тетраса, стало ходить все больше самых неожиданных слухов. Гаррет их даже не всегда пресекал - иногда они действительно играли на руку.

[indent] На кончиках пальцев, затянутых в крепкую кожаную перчатку, едва-едва заплясало бледно-лиловое сияние, готовое в любой момент оформиться в настоящий разряд, способный поразить цель за считанное мгновение, какой бы ловкой она не была.

[indent] Гаррет быстро определил зачинщика, зацепившись взглядом за верткую фигуру в стремительно редеющем круге почти в самом центре таверны, одновременно чувствуя, как все еще удерживаемое между пальцев заклинание уже начинает ощутимо покалывать кожу прямо через перчатку.
Он узнал и острые уши, и смуглую кожу, и пресловутые светлые волосы, которые надежно врезались в память еще тогда - видит Создатель, Гаррет всегда был падок на блондинов.

[indent] Появление Зеврана было неожиданным, отдающим дурнотой знаком, и запах крови, который отчетливо ощущал Гаррет, хищно раздувая ноздри, тут был вовсе не при чем.

[indent] - На выход. Немедленно.

[indent] Слова Гаррет буквально прорычал, лихорадочно перебирая в голове варианты, крайне сожалея, что верная Авелин, способная прикрыть все авантюры Хоука после многочасовых нотаций, сейчас находится не в городе.
Тревога оказалась излишней - все в таверне были напуганы достаточно, чтобы задавать лишних вопросов и требовать немедленного правосудия от Наместника здесь и сейчас, так что стоило эльфу сделать шаг по направлению к выходу, мигом протрезвевший люд бросился оказывать помощь идиоту, который, если честно, сам нарвался на клинок в горле.

[indent] Хоук лишь хмыкнул, в последнюю секунду меняя положение пальцев, набрасывая на просторный зал что-то наподобие легкого морока, младшего брата “энтропического ужаса”. Это вполне должно было хватить, чтобы произошедшее списали на горячечный бред, вызванный слишком большим количеством эля и медовухи.

[indent] - Какого хрена ты здесь делаешь? - Зашипел мужчина прямо на ухо эльфу, стоило им оказаться на улице. Для серьезности своего недовольства Гаррет еще и крепко сжал плечо, прижимая Ворона к стене.

— ... и я летела, и это было так высоко... и так... великолепно, – с придыханием вещает Злата, не в силах даже слов подобрать, чтобы описать то, что она чувствовала давно когда-то. Она обмахивает лицо ладонью, улыбается так широко, что улыбки этой хватило бы на весь мир, а может даже и на всю Москву, а на глазах блестят слезы. Реально слезы. Она так счастлива, и все вокруг кажется таким прекрасным, что она не выдерживает. Не могущие облечься в слова эмоции каплями сползают по веснушчатым щекам. Ей так хорошо, вот прямо здесь и сейчас. Голова ее покоится на чьем-то до безумия удобном плече, а пальцы левой руки методично перебирают чьи-то еще невероятно тактильно-приятные пряди волос. Злату просто распирает от этого всего. Может быть потому, что жизнь ее течет так, как она мечтала всегда. Но скорее всего виною тому маленькие цветные таблетки, которые полчаса назад путешествовали с одного языка на другой. Они все семья здесь, кажется, и каждому хочется делиться друг с другом этим бесконечным всепоглощающим счастьем. Плевать, что две трети присутствующих здесь ей не знакомы даже, они все равно все связаны, как-то духовно, что ли. МДМА всегда были ее любимым развлечением.

Телефон с десятком пропущенных и парой десятков непрослушанных голосовых валяется в сумке, возможно не в Златиной, но ей так все равно. Ее целует кто-то, она целует кого-то. Сплетения тел, языков, запахов заставляют ее чувствовать себя невероятно живой. Какое дело ей до тех, кто пытается связаться с нею через бездушный гаджет, когда все тепло – оно здесь вот. Она возможно мечтала бы о Питере так, как мечтает добрая часть окружающих ее. С его невообразимой архитектурой, душевными коммуналками и трехметровыми потолками. С его дождем, влагой и ветрами, пронизывающими даже кости насквозь. С его безудержными тусовками, пьяными и веселыми лицами, отсутствием любых запретов в голове и не в голове. Мечтала бы, если бы не успела там пожить. Там, и много где еще. Ее впечатлений о разных местах хватило бы на несколько суток рассказов, но зачем оно все, если каждый раз она начинает с чистого листа. Новый город, новая история, новые люди, новое все. Неизменным остается лишь имя, ее имя, к которому она так прикипела. Злата думает, что оно у нее было всегда, она просто не знала раньше, как не знала раньше еще много всего о себе и об этом большом необъятном мире. Ее имя и Ваня, который всегда просто Ваня, и больше она его никаким помнить не желает. Он переходит с нею от страницы к странице, от главы к главе, но все, что было до, остается там. К тому же, если бы не он, где бы была она сейчас. Уж точно не здесь, не среди этих прекрасных людей. Где бы был он, если бы не она – это вообще отдельная тема. Он не любит ее обсуждать, Злата – любит.

С тех пор, как у нее появились ноги, она уходила от него сотни раз, и столько же возвращалась обратно, жалея. Ей нравится думать, что без нее он пропадет, ведь наверняка пропадет. Она его ангел-хранитель, и пусть крылья ее теперь эфемерны, этого достаточно для того, чтобы сберечь его. Для себя или для чего-то большего – это неважно. Важно, чтобы он просто был, и она об этом знала. Сейчас она знает, хоть и не думает о нем за последние сутки ни разу, и это дает ей силы побыть собой, побыть для себя, ведь слишком долго она была для него.

Злата проходит на кухню чьей-то большой квартиры, продираясь через завесу дыма. Наливает себе шампанского в кружку с чайными разводами, берет со стола яблоко – не молодильное, а пластиково-безвкусное из ближайшей Пятерочки, она их ненавидит, но ничего не может с собой поделать – обтирает его о юбку длиною по самое не балуй («Злат, а че вообще не без?» – закатил бы глаза сейчас Ваня), кусает. В эту минуту оно – самое вкусное в ее жизни. Все нервы, все струны ее души оголены на максимум. Ей не больно, ей безумно приятно. В тысячи раз сильнее ее ощущения, разве может быть такое на трезвую? Злата не любит быть трезвой. Допивает залпом, огрызок бросает в мусорное ведро, возвращается. Садится на чьи-то колени бесстыдно, потому что стыд – это социальный конструкт, а конструкты – единственное, что ей претит в социальности этой. Если бы у слова «социальный» в словаре была иллюстрация, ею точно стала бы Златина фотка.

Из чужих объятий ее грубо выдергивают сильные руки. Еще не обернувшись она чувствует на себе хмурый взгляд. Оборачивается таки, тянет губы в счастливой улыбке.

— Вааааань, а ты чего здесь? – не строит из себя дурочку, действительно не понимает, как он сюда затесался. Ему не нравится, как она растягивает слова, но она над собою не властна. Ни над языком своим, ни над действиями, ни над мыслями даже. Она полностью отдалась эйфории и возвращаться из этого состояния абсолютно не хочется. Руки ее обвивают его шею. Она как будто бы даже рада, наверное, видеть его. Она вообще всему сейчас рада. Жесткая ткань рубашки приятно царапает хожу, Злата вдыхает судорожно, прижимается к груди его на секунду, и делает шаг назад. Обухом по голове приходит понимание: он ее сейчас заберет.

— Не пойду никуда, – бурчит, забивается в угол дивана, обхватывая колени руками. Так по-детски. Детства у нее никогда не было, поэтому расхлебывать сейчас приходится обоим. Инфантильные, не способные стать друг для друга ни матерью, ни отцом.

[indent] Затылок все ещё болит от удара, а ощущение плавного головокружение, которое тянет все тело на землю переходит уже все границы. Безусловно хочется просто лечь на пол и пролежать так часов двенадцать, чтобы никто не трогал, никто не звал, и ничего от нее не требовал.
Только вот одно желание перекрывается другим, тем самым жгучим и ненавистным, где её тонкие пальцы с обломанными ногтями вцепляются в морду предателя и расцарапывают её до мяса – другими методами борьбы, Кларисса, к сожалению, не владела, а сбить самодовольную рожу Верлока хотелось уж очень сильно.
[indent] Дрожь от увиденного в зале ещё не прошла, а гнев воцарившейся в сердце улечься не успел. Куда там. Ей бы быть такой же сильной как Джейс и невероятно ловкой как Изабель, тогда, быть может, справиться со странным парнем с чересчур выкрашенным в черные волосы получилось бы в сотню раз быстрее. Хотя. В глазах все ещё застыла картина, как брата, словно тряпичную куклу, легко и не прилагая особых усилий, отбрасывают в стену. Сколько силы в этом парне? От этого на плечах выступают темные синяки? Оттого, что он с ужасающей силой вцепился в нее?
[indent] По итогу у нее новый виток концертной деятельности прямо перед глазами, едва удерживаемая дрожь в плечах, мама перед носом, и отец, в каких-то паре шагов от нее.
Клэри угрюмо сверлит умиротворенное лицо матери взглядом, и пытается понять, как же так вышло… Ах да, там же никого не было, её так легко было украсть.
[indent] - Какой семьи? Ты хотя бы понимаешь значение этого слово? – устало цедит Клэри, практически не смотря на так называемого «отца», - Знаешь, прочитать в гугле понятие слова – ещё не значит правильно понять его, - теперь же она позволяет себе выпрямиться и очень гордо озарить своим ликом Валентина.
Он словно издевался, словно игрался с собственными детьми, устраивая подобное каждый раз. Правда сейчас Кларисса посчитала себя несчастными хомячком, исполняющим трюки раз за разом, когда ему скажут заветные слова. Что ей нужно сделать? Изрисовать маму рунами досмерти? Какими рунами? Это словно так просто сделать.
[indent] Руны приходили на ум совершенно внезапно, так, словно именно сейчас было то время, когда им стоило появиться у нее в голове. Но разве необходимая руна не могла прийти ещё раньше, чтобы Фрэй не изобретала велосипед, не кидалась в порталы, и не искала старинные кулинарные книги в поисках необходимого?
[indent] - Я просто поражаюсь, как можно быть таким… таким… ничего не чувствующим! Тебе ведь абсолютно плевать – на меня, на маму, на Джейса, - она не выдерживает выдает все, что в голове, отгоняя от нее очередную глупую попытку что-то исправить и сделать. У нее все равно не выйдет помочь маме, так к чему все эти попытки её заставить? Чтобы в очередной раз уколоть, разбить сердце, сделать ещё больнее?
[indent] - Мы для тебя средство достижения целей – все, какая разница что я умею? Я даже не была предметом эксперимента, я ведь получилась – с-л-у-ч-а-й-н-о, - тихо, совсем тихо произносит она, почти не думая опускаясь рядом с мамой, и проводя пальцами по бледной коже руки. Она словно стала ещё бледнее, это отчетливо заметно контрастом между кожей самой Клэри и её. Солнышко все-таки тронуло, отчего и веснушки повыскакивали везде, где только можно.
[indent] Здесь тихо, очень тихо. Едва странные скрипы за дверью, чьи-то шаги все там же, дыхание двух человек, и Джослин, которую совсем не слышно. Сколько раз Клэри представляла, что она больше не дышит? Сколько раз вскакивала в холодном поту на скомканных простынях?
Пять? Двенадцать? Сто пятьдесят?
Клэри смотрит на тонкие пальцы матери, которые в кой-то веки не испачканы краской, смотрит на тонкие линии едва проглядывающихся вен, смотрит внимательно, так плавно движется вверх, словно пытается в уме что-то нарисовать.
Только не выходит. Не так это работает, да и работает ли вообще? В древних рунах есть такая, что исцеляет от любого яда? От любого проклятия? Это звучит слишком прекрасно, но разве можно обладать такой информацией? Не в мире, в котором они живут. Такая руна станет причиной многих бедствий, конфликтов и войн. Но может стоит? Стоит взять стило и попробовать? Ради мамы… и ради попытки сбежать, Клэри бы только заполучить стило и все.
[indent] - И как ты себе это представляешь? Я сейчас изрисую её, и она пробудится, словно принцесса? – сама не верит, точнее не хочет в это верить, потому что сразу же становится досадно, дома она даже не пыталась, точнее боялась причинить куда больший вред. Руны работали непонятно – мысли одни, но эффекты настолько отличающиеся от желания.. А если у мамы будет шок? Или зелье, под которым она находится имеет настолько сильный эффект, что не потерпит никакого вмешательства, - Это опасно, я могу навредить, а твои эксперименты не стоят того, чтобы жертвовать жизнью мамы, - Клэри выпрямляется, поднимается на ноги и встает прямо перед ней спиной, словно закрывая её от всех зол этого мира.

У тебя может быть какая угодно репутация, тебе могут сколько угодно доверять или не доверять, но когда информацию по факту доносят всё-таки именно тебе — это, наверное, и есть прагматичное определение того самого результативного обаяния. Детали не важны.

Следить за путешественником — это вообще-то не цель Кэйя; не изначально и до сих пор не. Просто временами эффективный метод, позволявший обходить пустые траты времени. Слежка также методами альтернативными и, как умудрялся проворачивать капитан, не своими глазами вовсе, почти добровольная, но... Суть не в том.

В Тейвате что-то намечалось. Происходить-то уже происходило, жизнь на месте никогда не стояла, но сейчас речь шла о чём-то серьёзном; масштабном; по-настоящему. Кэйя не брался судить, равносильно ли это тому_событию, связано ли с ним, являлось ли последствием или чем-то отдельным, однако что-то намечалось — точно знал. Вообще знал много, но теперь, когда слишком много не случайностей посыпались то тут, то там, это "знал много" приобретало настолько большое разнообразие смыслов, что хоть зубы стирай от попыток разобраться. Или от ужаса выводов, когда всё-таки удаётся разобраться.

Бард, архоны, путешественник, Шторм, происходящее в Ли Юэ, опять-таки, снова путешественник, опять архонты, везде чёртовы боги, везде что-то глобальное, везде такое... взаимосвязанное и дурное по сути. Разумеется, занимательно; разумеется, Кэйе нравилось; разумеется, он ради чего-то подобного может и жил. А всё-таки. Лиц на сцене слишком мало, а игра их едва ли была честной, ведя к последствиям сомнительным. И если против нечестной игры Олберич, в общем-то, ничего не имел и даже поощрял, ибо не скучно, то к остальному имелись вопросы. Особенно на фоне того, что впервые за долгие годы общая ситуация стала отдавать чем-то очень личным.

Конечно же, Джин в курсе. Путешественник был правда полезным, правда вносил интерес, правда представлял из себя что-то новое, не-случайностью вписанное в его мир, и, наверное, Кэйя был по-своему ему за это благодарен. Как стоило быть благодарным рыцарям Ордена. За то, к примеру, что их капитан щедро позаботился о том, чтобы они всё пропустили; и вернулись домой. Не по частям.

Конечно же, Джин в курсе, и это было хорошо и плохо одновременно. Олберич не слишком загонялся на эту тему, но ради какой-то формальности, что стала привычкой, словно бы нужным якорем, значение оно всё-таи имело. Вот только судя по тому, что та назначила капитану взять с собой "кого-то ещё" — ни черта не понимала, или понимала слишком мало, или понимала не так. Естественно. Потому что Кэйя, увы, понимал не всё, но достаточно, чтобы считать это глупым, непредусмотрительным и поспешным решением. И именно потому, единственно владеющий полученной информацией ака часть верхушки Ордена, совершенно случайно завёл рыцарей на полмили от предполагаемой точки наблюдения; случайно произошёл обвал, разделивший его и рыцарей; случайно самостоятельно оттуда не выбраться, пускай воздуха и хватило бы на несколько суток. Надо доложить, пускай подождут подмоги. Случайности случайны, а две вещи в них точны: никто не умрёт и мешать не будет также — никто.

Следить за путешественником — это вообще-то не цель Кэйя; но одно из средств, что на этот раз вкупе с прежним диалогом дало результат. Путешественник как минимум не соврал, неизменно не имея некоторых мотивов. А значит, дальше Кэйя сам. Тем более что по дороге ему попались монстры, зараженные до одурения, до скрипа зубов знакомыми мотивами. Теми, что прежде Кэйя, стоило попасть в принявший его дом, он встречал так редко, и те, что стали куда более частым явлением с появлением... Да, в общем-то, всего ранее озвученного: бард, путешественник, дракон. Хотя их самих капитан с Орденом Бездны, с Бездной, да даже с Фатуи — не связывал. У него имелись свои теории, куда менее простые, совсем не радужные и путавшие даже его самого. И то знакомое-забытое ощущение, что преследовало Олберича, когда он теперь приближался к месту, оставив рыцарей за "завалом", стоило только увидеть знакомый берет, видимый в ночи и при свете дня... То ощущение, что отдавалось неприятной, раздражавшей и беспокойной пульсацией в глазу, чего не ощущалось бы словно целую вечность; то ощущение, что Кэйя ненавидел, но наяву и в кошмарах не мог отделать от себя, словно оно какой-то едкой точкой застыло в нём и... То самое ощущение, что не давало сомневаться: что-то приближается. И кто-то более чем активно работает над этим. Не суть даже важно кто, а вот возможности... нет, способы воплощать эти возможности — впечатляли. От эстетики пагубности до ужаса перевёрнутого вверх дном мира, лишающего его себя.

Какое-то время Олберич выждал, отсчитывая что-то в голове беззвучными постукиваниями пальцев, а после и сам двинулся в пещеру: Венти непременно успел продвинуться на достаточное расстояние. И, раз пещера не обрушилась ни после нахождения в ней Итэра, ни сейчас, когда бард там, то мужчине также можно последовать примеру. Он готов чем угодно поклясться и сделать ставку на сколько угодно долгую трезвость, что там будет нечто, способное его удивить. Приятно или нет — понятие всегда относительное, как посмотреть. И если бы не то, чем прежде поделился путешественник, Кэйя быть может даже оказался бы выбит их колеи. Если бы перед тем, конечно, смог успешно оказаться не выбитым ловушками (одно удовольствие пробираться, хотя и надоедливо, если честно; упс, даже рухнул не с концами).

Про себя капитан даже присвистнул, уставив взгляд на статую и не отводя его до тех самых пор, пока внимание не привлёк Венти. Если честно, не казавшийся сейчас опасным. Это не самоуверенность Кэйя, просто... посмотрите на него. На его позу, на его на руки. Достаточно увидеть Венти лишь единожды в его "обычном" расположении, чтобы сходу уловить разницу.

Потому, когда взгляд морозного глаза оценил барда, вновь вернулся к статуе. Это правда выглядело серьёзно и даже дико, несмотря на личное отношение к проявлению божественного в мире. Некая грань и... технология? Магия? Что за чары? Подобных установок Кэйя не припоминал. Нет, кто это сделал — то что не первоочередное, даже то, зачем — не настолько важно, как гипотетическая вероятность того, что раз подобное провернули с одной статуей, то могут повторить это с другими. Со всеми другими. И тогда вся эти энергия... оу... оу-у-у. Всё-таки Венти выглядел очень погано, а скелеты внутри капитана назойливо вытанцовывали, желая раскрыться.
Ладно.

- Кэйа? – удивленно пробормотал Венти и осторожно опустил лук. – Что... что ты здесь делаешь?

Поднял руки, улыбаясь. Мол, я не вооружен, о, что вы, с оружием на тех, кто с миром, без паники.

— Заблудился в поисках головной боли, — чуть растянуто и едва играючи, в своей обычной манере выдал Кэйя, приближаясь и к Венти, и к этой штуке соответственно. Богатое же у кого-то воображение, однако; и завидные ресурсы на их воплощение. У его Ордена таких, если честно, едва ли нашлось бы, увы. — Похоже, удачно заблудился, — едва наклонив голову, когда взгляд наконец опустился на Венти так, чтобы застыть на нём. Где-то по краям радужки отражалось то подобие анти-света, что источала статуя.

— Что-то мне подсказывает, что это так не задумано? — изначально, разумеется. Впрочем, по тому, как сие прозвучало, можно было догадаться, что капитан вполне серьёзен в своих намерениях и вести себя будет соответственно.

— Что ты намерен с этим делать? — у Кэйи сотня вопросов, и он не знает, имелись ли ответы у Венти хоть на половину из них. Внешний вид барда не обнадёживал на веру в подобное ни на йоту, вот совсем нет, ну никак, и тем не менее... если объединить их все, то получится один вопрос, что и озвучил. Как хотите, так трактуйте. Тоже тактика.

Забавно: путешественник, бард, Бездна, скверна, Орден, может быть Фатуи. Всё то, за чем следил, что объединял и в чём копался Олберич, снова сошлось воедино, словно магнитом притягивалось. Что же, чёрт подери, должно было произойти? Одну катастрофу Кэйя уже видел. Если честно, второй — даже в половину от прежней — было бы здорово избежать. Крайне желательно. Критически необходимо. Спасибо, кэп.

[indent] Азула играет свою роль как по учебнику: смотрит пронзительным взглядом на того военачальника, которому дали слово, вежливо держит свои мнения о предложениях при себе, спрашивает разрешения у отца и брата перед критикой и не дергает ни единым мускулом в ответ на притворно-жалостливые выражения лиц.
[indent] Ей не надо уметь читать мысли, чтобы понять неширокий спектр эмоций этих стариков. Время Ее Высочества закончилось. Наследный принц занял свое законное место и теперь вторая дочь Хозяина может надеяться только на удачный брак. Какая досада для такой девушки, ведь она окончательно захватила Царство земли. Теперь ее ждет материнство и управление особняком, в котором поселят ее мужа, управителя вотчиной, министра, военачальника, далекого родственника, занявшего позицию при дворе другой страны.
[indent] От этого ей сводит скулы. Азула знает участь принцесс, но вместе с тем она знает свои таланты. Она носит при себе наточенные до болезненной остроты кинжалы, горит холодным белым огнем и режет словом сильнее, чем солдат любым оружием. В течение всей своей жизни она послушно выполняла приказы отца без каких-либо задержек, без причины на то, чтобы получить его неудовольствие. Она — сильный маг, хороший стратег, мастер манипуляций и знаток дворцовых игр. Такую не выбросят как кость первому попавшемуся политическому псу.
[indent] Но все-таки. Все-таки…
[indent] Эти взгляды скребут ее идеально отполированную броню, оставляя на ней следы от кошачьих когтей. Скребут ее кожу, на которой выступают мелкие капли крови. Заставляют зудеть пальцы от знакомого жара, что копится изнутри. Сводят мышцы лица маслом из сумок медиков, растертое перед тем, как сшит края глубокой раны.
[indent] Азулу хотят списать со счетов. Азуле собираются отказать в ее влиянии. Азулу готовятся задвинуть на второй план. И если она не хочет сжечь заживо на медленном огне каждого, кто строит такие планы, то она соврет в первую очередь самой себе.
[indent] В отличие от своего брата — его версии из далекого прошлого — она умеет держать себя в руках. Она играет свою роль по учебнику и выходит из зала совещаний спокойным шагом, словно ее пламя не рвется наружу. Азула не имеет права его выпустить, как и не имеет права на слабость, а потому лишь ждет того, когда настанет то самое время. Или когда она хотя бы доберется до своей спальни, чтобы изорвать черновики писем и приказов.
[indent] Азула не обращает внимания на торопящихся слух и ходящих в сборах придворных, пока не замечает знакомую фигуру у колонны. Зуко вышел из зала еще до нее, однако дойти до четырех безопасных — относительно — стен все равно не успел. Она хочет этому удивиться, но не находит в себе на это сил: пусть он и старший, но держать себя в руках, как полагается более взрослому, никогда не умел. Большой недостаток для будущего Хозяина Огня и большая помощь для тех, кто хочет использовать его в своих целях. Поэтому Азула не собирается жаловаться такому подарку.
[indent] - Переполняют эмоции от первого собрания? - спрашивает она. Ее тон выдает лишь часть той стали, которая обычно режет собеседников. Такой Азула бережет для Тай Ли, Мэй и тех, кого надо убедить в своей безобидности.
[indent] Теперь еще и для малыша Зузу. До чего же она докатилась?
[indent] - Не стоит их показывать здесь. Дворец небогат на тех, кто уважает чужую приватность. Идем. Ну же!
[indent] Их комнаты находятся в одном крыле. Отец решил, что его дети должны иметь близкие отношения. Отец ожидает, что каждый будет держать другого под контролем. Отец всего лишь чтит традиции, по которым дети королевских кровей всегда живут именно в этих комнатах, пока они не станут лордами и женами вельмож. Азула не думает о причинах: это никак не изменит ни их разрушенные связи, ни ее планы.
[indent] Она не оглядывается и не ждет реакции от Зуко. Он пойдет за ней хотя бы потому, что хочет знать ее коварный и жуткий замысел, которого не существует. У двери своих покоев Азула останавливается, открывая дверь и демонстративно отходя в сторону, чтобы пропустить драгоценного наследница внутрь и уже потом зайти самой. Хлопок за спиной в обставленной комнате звучит глухо.
[indent] - Садись, Зузу, не стой столбом. Я не кусаюсь, как ты уже успел убедиться. Даже напротив.
[indent] Она сама бесцеремонно падает на одно из кресел и перекидывает ногу на ногу. Пыльный сапог ложится на вышитую золотом ткань надутого пуфа.
[indent] - Ты хорошо проявил себя на собрании. Даже принес неплохие предложения. Отец будет доволен. Однако ты выглядишь так, словно хочешь сжечь весь дворец к чертям. В чем дело?

После того задания в Готэме {странного и непонятного} Харли получила несколько бонусов, одним из которых было общение с кем-то помимо охраны и Рика. Социализация Харли в районе общения достигала потолка, она радостно бросалась на новых людей со своим желанием говорить и рассказывать, задавать вопросы, болтать без умолку. Ее голос разбивался о дальние уголки коридоров, столовой, собственной камеры и, хотя она точно знала, что ее никто не слушает, продолжала болтать, иногда удивляясь, что Флэг слышал две трети того, что она несла.
Поразительно просто.

Рик где-то отсутствовал несколько дней, а потом в столовой появилась новенькая. Харли, уже успевшая достать своего охранника {паренька, доведенного до стояка, в самом деле заменили, но легче им не стало}, чуть ли не вприпрыжку забегает в помещение. Быстро изучает его, но не видит Бумера. Опять этот долбодятел напросился на карцер и личное обслуживание.
— Доброе утро! Солнце встало, птички поют, это же круто!

Звонкий голос клоунессы облетает каждого, кто-то морщится, кто-то втягивает головы в плечи, кто-то улыбается Харли. Квинн фыркает, наблюдая за недовольной миной большого {необъятного} мужика, на котором не застегивалась оранжевая рубашка. Имени его Харли не запомнила, но это не особо ее расстраивало. Послав ему воздушный поцелуй, девушка побежала вперед к столу раздачи, и разноцветные хвостики радостно запрыгали вместе с ней. Можно, конечно, сменить имидж на более агрессивный в черно-красной цветовой гамме, но нельзя вытравить из арлекина его внутреннее веселье, способное снести все на своем пути.

— А что тут у нас… ооо, сырники с клубникой, — Харли хлопает в ладоши. В Белль Рив кормили неплохо, но все же, она выдавала желаемое за действительное. Парень на раздаче сочувственно смотрит на девушку, качая головой: сырники были неплохими, но клубники там и близко не имелось. Он ставит перед ней тарелку на поднос, затем и чашку с кофе. И получает воздушный поцелуй. — Если будешь так добр еще пару раз, то можем сходить покурить на крышу, возможно, я даже поцелую тебя по-настоящему.
Нет, конечно. Впрочем, и это было не точно: бомба в голове Квинн делала ее чуть сговорчивее, и уж точно более безопасной, а выторгованные поблажки вполне допускали чуть более свободное передвижение по тюрьме. Наверное, следующее, что следует попросить у Мэнди, это собственную камеру. Не то чтобы Харли не нравилась ее клетка, но почему-то, стоит только начать мастурбировать, как все сразу начинают нервничать, а больше всех Рик — он сердится и напоминает, что она не должна так себя вести. Почему — непонятно, но Харли уже усвоила, что в некоторых случаях его лучше не бесить, а помимо него всем остальным нужно отвернуться.

Квинн оборачивается и лучезарным взглядом изучает столы. Ни один не заполнен полностью, но лишь за одним сидит белобрысая девица с явно новенькой тюремной форме и в плохом настроении. Такие обычно бывают после того, как их сюда привозят и держат в карантине несколько дней, отчетливо объясняя, что тут можно, чего нельзя, и кто они теперь. Все они были отбросами, от которых отказалось общество, и Харли могла разложить все это на психологический анализ, достойного упоминания в любой научной работе. Если бы это нужно было. Но вместо этого Квинн подсаживается к новенькой. Интересно, бомба уже у нее в голове? Или пока Мэнди до нее не добралась?

— Ты чего такая грустная? — Харли наклоняет голову, заглядывает девушке в лицо. — Да, тут, конечно, так себе свобода, но на самом деле не все так плохо. Тебе уже приходило письмо счастья от Аманды Уоллер? Ну знаешь, мы приветствуем вас в Бель Рив, располагайтесь максимально удобно, у вас пожизненный срок. И все, что вы можете получить, это бомбу в голове и компанию таких же психов как вы. Хотя нет, это не столько письмо, сколько контракт с дьяволом. Так скажи, подружка, ты уже заключила с ним сделку?
Харли подается вперед, подпирает щеку рукой, всматривается в почти бесцветное лицо. Интересно, кто она такая? Логика быстро сворачивается в схему элементарности: Рика не было, а теперь появилась эта девица. Не за Джун же он ездил, правда? Наверное, за этой дамочкой. А если так, то значит на нее был конкретный заказ от Мэнди. Ух ты. Правда, немного обидно, будет тут кто-то круче самой Харли, но да ладно, королевой Бель Рив все равно тут остается Уоллер, с той никому не тягаться.

[indent] Когда на протяжении долгих пятнадцати лет ты пытаешься спрятаться от прошлой жизни, а еще лучше - спрятать от нее дочь, ты привыкаешь к этому. И почти веришь в то, что все удалось.
[indent] Джослин ведь поверила. Позволила себе расслабиться. Не проследить. Не обновить заклинание. Нужно было не ждать предельной даты, нужно было действовать на упреждение. Вот только приходится признать, что невозможно убежать от того, кем ты была когда-то, невозможно украсть что-то у прошлого, оно обязательно придет требовать свои проценты. И теперь им с Клэри придется отдавать за все те годы, что удалось прожить в дали от Идриса и проблем нефилимов.
[indent] Зато была другая проблема. Какая-то дыра, из которой предстояло выбраться. Комната с заколоченными окнами, из которой не выйти, как минимум, без стило, а его у Джослин не было. Как не было и плана, что делать и как сбежать от Валентина. Тот, словно, кошмар из пепла восстает, и стоит перед ней, требуя... да что там от нее можно требовать? Снова сойтись в семейную жизнь, давно раздавленную всей реальностью? Валентин сам уничтожил все, что у них было, он переплавил любовь Джослин в страх перед ним, и отправная точка полета в никуда все еще слишком отчетливо виделась ей.
[indent] Сидеть на месте Джослин не может. Она срывается в осмотр комнаты в надежду найти лазейку к свободе. Пристальный взгляд дочери ощущает спиной, прекрасно понимая, что сейчас та потребует от нее ответов. А потом бросает ровным голосом:
[indent] - Давай ты утроишь свои подростковый бунт с нежеланием слушать мать позже.
[indent] В словах явно слышен упрек, что Клэри уже поиграла в юную бунтовщицу, а вот если бы слушала мать...
[indent] То, что мать и сама дров наломала с пять поленниц, это, конечно, не должно волновать Клэри на фоне авторитета Джослин. Она не родилась такой жесткой и неуступчивой, она была когда-то другой. Но оказавшись в мире примитивных, была вынуждена действовать совсем иными методами. Должна была воспитывать дочь так, чтобы сохранить ее, должна была лгать ей относительно ее отца, должна была посадить Клэри в кокон из мягкой веры в то, что все это правильно. И не важно, чем Джослин сама жертвовала в процессе. О жертвах ей говорил взгляд Люка, оставшегося рядом, но так и не допущенного к уютному счастью теплых объятий. Долгое объяснение, что проблема не в том, что он оборотень, дало скомканный результат. Люк же остался рядом, но был каким-то визуальным укором собственной неприступности Джослин. Ради чего? Ну вот ради дочери, видимо.
[indent] - Если это не план побега, то все слова можешь пока оставить при себе.
[indent] Джослин примерно представляет, что ей скажет Клэри. Но у нее тоже есть, что сказать. Вот только воспитывать сейчас дочь не самое подходящее место, хотя у нее есть вопросы к логическим процессам в ее голове - какого дьявола она решила попасться Валентину? Желание познакомиться с отцом? Нет, это немыслимо. Она ведь должна была доверять матери, невзирая ни на что, и если та ее прятала, значит не просто так. Почему они вообще здесь? Джослин выпила зелье в надежде, что отключится на долго, и Валентин не добьется от нее того, что ищет. А Клэри вот, Клэри тут, и все пошло совсем не по плану. Сейчас бы сюда Люка. Стало бы, наверное, проще дышать. Он всегда уравновешивал Джослин и Клэри, хотя первая не раз напоминала ему, что Клэри не его дочь. Тогда в глазах старого друга боли становилось в разы больше, наводя Джослин на мысль, что ей следовало обращать внимания на детали. Что ее любовь к Валентину была настолько слепа, что она ни во что не ставила чувства Люка, списав все на его желание с ней дружить, на их детство по соседству.
[indent] Как глупо. Но что уж там, вряд ли им суждено сохранить в своих отношениях хоть что-то.
[indent] Нет. Хорошо, что Люка здесь нет. Он бы стоял рядом с Клэри, говоря, что просил рассказать ей правду, ибо ложь ни к чему хорошему не приведет. Взять хотя бы Валентина. Он всем лгал. И что со всеми ними случилось?

все мои стихи — угловатый крик,
что застрял внутри примитивных слов.
не хватает всех, ведь один твой смех
станет пищей для моих сладких снов.
в пабе до непривычного шумно — в висках стучит и антонин задумывается, что стоит все же почаще вылезать из той дыры, а еще чаще — взаимодействовать с миром не путем насилия и зеленых вспышек, не закапываясь в многочисленных отчетах их шпионов, заточая себя в четырех стенах.  малфой напротив на молчание собеседника глаза закатывает и долохов невольно цокает — годы идут, а этот мужчина совершенно не меняется. он бы находил в этом долю умиротворения — абраксас — единственное, что осталось от давно разрушенного прошлого, они встречаются в этом пабе из года в год, аккурат день в день, даже оказавшись втянутыми в гораздо большее, чем просто детские забавы. антонин курит за столом, глядя в окно, а рядом с ним словно и не человек — статный, замерзший, как статуя, постоянный в своих привязанностях потомок высших эльфов — раньше от чужой неземной красоты кружилась голова, ныне там, где было сердце, выжжена скорбь по давно ушедшему, ныне чужая безмятежность вызывает лишь глухое раздражение. и так легко представить, что происходит у абраксаса в голове — как статично перещелкиваются мысли подобно вспышкам фотоаппаратов, ловящими десятки кадров или же наоборот, подобно пленке все медленно проматывается к назначенной секунде. если лорд малфой — потомок высших эльфов, князь долохов — пресытившийся лев, отлично знающий, где под лапами земля топкая, зыбкая, а потому речь первым не заводит. за оконным витражом разливаются дождливые сумерки, от чего блики пламени в свечах кажутся маслянистыми, разбиваясь о поверхность деревянных столов, о бока пустующих стаканов. им приносят скотч — столь дешевый, столь дерьмовый, что даже во времена ушедшей юности они никогда не позволили бы себе пригубить нечто столько поганое. ныне их встречи сопровождает лишь эта убогая обстановка, да тишина в большинстве случаев, прерываемая лишь чужими разговорами. абраксасу тяжело отпустить прошлое, также, как и антонину, все еще слепо цеплявшемуся за несостоявшееся подобие счастья. малфой его стремлений больше не понимает, не разделяет, малфой его боится и долохов чувствует это, как гончая кровь во время охоты. они оба знают, что каждый из них хочет сказать, ведь все уж было произнесено давным давно — так почему из года в год, аккурат день в день, их тянет в этот проклятый паб, смотреть в пустые глаза друг друга?

- так странно, столько времени прошло, а постарел из нас двоих лишь я, - наконец нарушает воцарившееся молчание мужчина, затягиваясь и щуря глаза — как делает всегда, выстраивая очередную стену между ними. и объяснять не нужно ничего — среди них больше нет волшебников, мечтавших о возрождении былого величия семей, мечтавших о благородном и торжественном возвращении в мир, подобно чертовому фениксу, восставшему из самого пепла. пожиратель вскользь окидывает посетителей, по привычке, еще со времен работы, проверяя, не грозит ли опасность, хотя единственный, кто мог бы причинить мало мальский вред — как ребенок фыркает на дешевое пойло — единственное, что антонин мог ему дать.

- а я все думаю, что тебе следовало бы сменить сферу деятельности. лорд малфой, бегающий по катакомбам - с удовольствием понаблюдал бы за таким зрелищем, - в глазах антонина мелькает ореховый, янтарный блеск — почти озорной, напоминающий о годах задолго до расцвета теперешнего львиного величия и постыдной нищеты.

- насколько я знаю, слухи об отставке министра до сих пор ходят, так что где-то ты, малфой, все же разводишь пираний. или акул. можешь даже не отнекиваться, - добавляет долохов под тихий смешок, невольно вспоминая времена, когда несмотря на все богатство рода у них все также не было ничего — за спиной пустота и отцовские упреки, а перед лицом — такой же друг-подросток, товарищ по забавам и мечтатель с теми же стремлениями — свалить из этой гребаной, насквозь прогнившей страны, чтобы раскрыть черные крылья. эпохи меняют друг друга, но антонин дотошно помнит каждый момент, проведенный с этим человеком. воспоминания эти подобны смертельному яду, что отравляют носителя, выжигают на костях песнь о смертельной тоске — «не вспоминай» шепчет внутренний голос, но раз за разом дворец из цветных стекол заставляет оборачиваться, раня красочными осколками, впивающимися где-то за сердцем.   отбрасывая в сторону докуренную сигарету, антонин хмыкает, делает глоток скотча и даже не морщится, хотя во рту словно гоблин нассал.

- так странно, что мы все еще встречаемся здесь. хотя гораздо занятнее то, почему сюда приходишь ты, - их общая история впечатляла: свершенными глупостями, своим бессердечием и до странного родной наивностью — о чем еще могли мыслить мальчишки лет шестнадцати, когда в голове гуляет ветер, а в задницу стреляет беспощадный купидон? если бы у антонина еще хватало сил, он бы рассмеялся над тогдашней беспечностью — своей и чужой, но ныне им остался лишь поганый скотч и табуретки, которые под весом туши вот-вот сломаются, натужно скрипя. с момента их расставания и до сегодняшнего дня казалось, что реальность так и не встала на свое место. мужчина напротив в обстановку не вписывается — изящно покачивает ногой в остроносом ботинке, поглядывает на карманные часы, словно и ждет момента уйти, но на деле — о, антонин знает, чего хочет малфой. он мог бы дать ему это, мог бы подпустить его ближе и создать прелестную иллюзию, хотя бы из уважения к их общему прошлому — но вместо этого безжалостно топчет тлеющие угольки, не делая ни шага навстречу. из года в год, аккурат день в день.

сейчас абраксас наверняка встанет и потащит его в место поудачнее, в котором закажет кьянти, смахивая с мантии бусины попавших дождевых капель. запутается рукой в светлых волосах, аккуратно уложенных, как и всегда, изогнет губы в сухой улыбке и заведет обычную, совершенно отстраненную светскую беседу, от которой антонин предпочтет сбежать почти сразу, а может и только через час. после этого они разойдутся, словно ничего не было, будто бы весь благородный облик лорда малфоев не пропах дешевым табаком и пойлом. антонин снова вскочит на баррикады, ведя за собой проливать кровь, а абраксас вновь будет щеголять в светском обществе, сверкая подобно самому прекрасному бриллианту, но и он и антонин знают.. на их сердцах уж слишком долго копится пыль.

[indent] Холодные кусачие ветра остались позади, тонкими иголками под кожу закрадывающиеся, у него в воспоминаниях до полного изнеможения под порогом родного дома. У дома в его воспоминаниях в камине постоянно горел огонь, под треск поленьев и мамину тихую песню засыпать было так легко и просто, когда нежная тонкая рука касалась разгоряченного лба, убаюкивая и так уставшего ребенка, что калачиком сворачивался на своей кровати.
[indent] Для Атрея не было ничего более приятного, чем засыпать под эту тихую колыбельную, она приходила к нему во снах в минуты отчаяния, когда боль и обида душили, хватали за горло и как следует встряхивали. Он в эти моменты казался себе особенно маленьким и беспомощным, горьким привкусом оседая на языке, проходясь резкой болью по зубам. В своей слабости как в коконе завернутый, такой незначительный, такой бесполезный.
[indent]  [indent] У Локи с этим все намного проще.
[indent] Под мерный гул ветра и шум теплого соленого моря, что бился о скалы - шторма этого острова казались словно слабое ворчание по сравнению с буйными ветрами родного дома, где гром и молнии сходились в дикой пляске под резкие холодные порывы, сбавленные льдом и снегом. Долгая зима, казалось, шла не три года, а целую вечность, делая каждый день столь коротким, слабое и чахлое солнце, что пряталось за облака и тут же ныряло за острые пики.
[indent] И снег, хрустящий под ногами, крошащийся, рассыпающийся, следами наполовину заметенными, по которым он шел, пробираясь все глубже. Животным было точно так же страшно, они не понимали перемен такого знакомого мира, а некоторые из них только в таком вырастали и умирали. В его воспоминаниях Спекки и Свана, что жались друг к другу на морозе, свернувшись калачиком, наполовину снегом припорошенные, ослабшие и голодные - они к нему свои острые морды тянут, принюхиваются. Им бы зубы скалить, как и положено каждому хищнику, но слишком уж слабы, слишком уж оголодали. А в желтоватых глазах наполовину со смирением какая-то странная мысль.
[indent]  [indent] Ты свой.
[indent] Атрей понимал это на каком-то инстинктивном уровне, Локи же разобрался в более понятных логических материях, облекая свои чувства в оружие, в способность чуть ли не механического воздействия свартальхеймовских механизмов, что медленно ворочали свои массивные шестерни.
[indent] Он отряхивается от соленой морской воды, что успела осесть на плечи и волосы, на губах оставить соленый привкус. На этом острове все такое теплое, все такое другое, даже язык, который резкими разрубающими ударами отцовского Левиафана звучит в голове.
[indent]  [indent] Локи пришлось долго слушать, чтобы понять.
[indent] Языки Мидгарда хоть и отличались, но что-то общее все же было, оно где-то там, у самых корней пригрелось, тем самым ростком, от которого и разрослись все эти ветви, стоит только поглубже копнуть, пальцами в черную землю впиться. Локи рыжим волком пригревал уши - жители его боялись, кричали и хватались за серпы, прогоняя от своего порога и пришлось искать другие способы. А они же, такие другие, все темноволосые и темноглазые, тем не менее такие же смертные, тревогами и заботами похожие на тех, кого он оставил у отцовского порога, что смотрели на них, как на богов, за которыми пойдут.
[indent] Локи по взъерошенным волосам проводит, рыжие пряди пропуская меж огрубевших от оружия пальцев. Они его звали "гайдзин" и старались лишний раз не говорить, словно опасались, что вот сейчас совершит нечто ужасное. Чужаки в чужом краю видны за мили и он был тем самым, что шел слишком долго.
[indent] На поясе пригрелся мешок с жемчужинами, что сотней голосов переливались под напевы внутреннего голоса разума. Его народ в ладони помещался, круглой сферой с еле различимыми рунами, на которых были выбиты имена. Он по ночам сворачивался под корнями, рассматривая каждого из них, знакомясь словно в первый раз - Бергельмир, Гейррёд, Грунгнир, Менья, Ран, Суттунг, Соль, Фьяна... он их имена на языке вертит, так старается запомнить и где-то в голове бьется запертой птицей в клетке горечная мысль
[indent]  [indent] Как же мало...
[indent] — Необычно, да... — старый оценщик сидит прямо на полу, застеленном соломенными вязанками, в морщинистых дрожащих руках один из его вида - Хюмир сам вызвался стать образцом, Локи не просто знает, он это от него лично слышал в голове чужим шепотом. Перламутром отсвечивая на солнце, бликами словно волнами двигаясь вокруг высеченного имени и вновь утопая где-то в глубине. — Но в наших краях жемчуг намного меньше, не могу даже представить себе размеры того моллюска, из которого его вытянули.
[indent] — Это очень особенные жемчужины. — Локи принимает из чужих рук обратно душу ётуна и кладет в мешок с остальными, иногда они шумят достаточно громко, чтобы услышал даже кто-то другой, их шепот ему в путешествиях собственный голос перекрывает. — Они очень важны для меня.
[indent] — Ну... может какая-нибудь кицунэ приберегла для себя украшение. — Оценщик улыбается, словно хорошей шутке и тут же осознает, с кем говорит. Локи сидит напротив, скрестив ноги и пытается устроиться так, чтобы поудобней было, он привык спать на земле, но абсолютно ровный пол дискомфорт вызывает. — Есть у нас легенды, обычные сказки о духах и богах. Боюсь, что я мало чем вам помог...
[indent] Локи благодарит старика, хотя бы за то, что завел с ним разговор. Поднимаясь с пола он ощущает, как в коленях боль отдается от напряженных мышц. Он готов был сражаться с троллями и асами, но выдержать позу в одном положении оказалось чем-то невыносимым. Из чужого дома Локи выходит быстро, скользит между домами с тонкими стенами, улавливает отголоски чужих разговоров.
[indent]  [indent] И шаги.
[indent] Под тяжелой поступью земля отдается эхом до самых пяток, дрожит предсказанными опасениями, ухмылкой на лице тонущей до его шрамов на левой стороне лица. Локи под ногтями застывшую грязь пытается вычистить, сворачивая в очередной проулок, намного уже, намного темней. Он ведь знает, что когда ходишь с богатством на поясе, то не только глаза к тебе потянутся, но и руки, что захотят схватить покрепче, но проблема была в том, что то, что для смертных просто сокровище, для него бесценно и не имеет под собой стоимости. Жизнь, как она есть, что гудит сейчас голосами в унисон о том, что не стоит затягивать.
[indent] Он мамин Коготь за спиной оставляет, пусть лук станет оружием в другой битве, тем более, что эту он и битвой назвать не сможет, оборачиваясь к смертным. Они ему чем-то залы асовские напоминают, где медом все пропахло и сожженным мясом, где под крик и смех ломалась мебель и Тор на него дышал убийственной брагой, от которой вырубало сильнее, чем от его тяжелого кулака. Кто же знал, что воспоминания о доме ему принесут бандиты, которых он загнал в тупик.
[indent] — Какие вы все хмурые. — Локи улыбается. Атрей бы попытался их отговорить, но Атрей с отцом остался, среди покрытых снегом гор, а он же так устал от того, что раз за разом терпит неудачу, ему хочется, желается, на мгновение вспомнить как оно было раньше.
[indent]  [indent] Когда он отголоском бога войны был. Его прямым продолжением.

Альбедо не любил посещать бары: как и любые людные места, они быстро утомляли его, а если они ещё и были закрытыми, с накопленным густым запахом человеческих тел и глоток, витающим под крышей, то они автоматически сдвигались всё ниже и ниже по шкале его предпочтения. Более того, он мог употреблять алкоголь, но не мог опьянеть: его создательница пыталась создать не просто искусственную жизнь, но усовершенствованную. Ей было мало играть в богов, она хотела улучшить их работу — и ей это удалось.

Альбедо, проведя время в городе вина и песен, даже не жалел, что не может опьянеть. Алкоголь отуплял чувства и медленно, но верно убивал мозг. С первыми у него и так была проблема,а вторым он не был готов пожертвовать даже ради развития и поддержания таких хлопотных социальных связей. Он никогда не считал себя полноценной частью Мондштадта, и было бессмысленно надеяться, что он когда-то ей станет. До тех пор, пока Город Свободы давал ему всё необходимое, Альбедо отплачивал ему тем же и даже большим.

Тем не менее, сейчас алхимик смотрел на лицо человека напротив, опустив протянутую ладонь без какой-либо видимой и невидимой неловкости, и целую долгую секунду испытывал сожаление, что считал посещение баров глупой тратой драгоценного времени. Альбедо был внимательным и ничто не принимал, как должное. Он ставил под сомнение всё, чему не имел рационального объяснения: это был его главный принцип действий и жизни как учёного, алхимика, капитана следственной группы, наконец.

Он уже видел такую форму зрачка, относительно недавно и на женском лице, однако он ни с чем не перепутает её. Метка такой же формы украшала его шею, которой он рассеянно коснулся, прежде чем сдвинуть ладонь к подбородку, задумчиво обхватывая свой локоть другой рукой. Альбедо был уверен, что никто не заметил этого очевидного (для него) признака принадлежности к павшей безбожной нации: люди в Мондштадте были на удивление слепы, даже когда были трезвыми. Никто не задавал вопросов, никто не задерживался взглядом на неестественном зрачке капитана кавалерии или ярко-желтой звезде на шее главного алхимика.

Но Альбедо это дало некоторую надежду. Если Кэйя выжил и даже жил в Городе Свободы так спокойно, всю жизнь, если алхимик правильно помнил, значит, и его наставница могла выжить одна. Значит, у них ещё был шанс встретиться.

Всё это пронеслось в голове гомункула за то время, что хмельной капитан напротив приглашал его остаться. Альбедо чуть прищурился: ему будет очень интересно пообщаться с Кэйей, но позже. Капитан никуда не денется, и алхимик сможет получше подготовиться к разговору с ним. Сейчас неизвестный вор стоял выше на приоритетной лестнице, чем оказавшийся из Каэнри’ах коллега.

— Вот как? Что ж, рад за Вас, — всё так же спокойно и ровно произнёс гомункул, не улыбаясь более, но лишь потому, что он был задумчив. — Спасибо за щедрое приглашение, но, боюсь, мне придётся отказаться. Есть кое-что, что я ещё должен проверить. Не смею больше прерывать Ваш отдых, сэр Кэйя. Надеюсь, в следующий раз Вы позволите мне угостить Вас.

Альбедо всё же улыбнулся, и склонил вежливо голову, разворачиваясь и выходя из бара, направляясь к главным воротам и пересекая мост, но затем остановился. Осмотревшись, алхимик стянул перчатку, коснулся своего Глаза Бога и закрыл глаза, концентрируясь. Искать обычные улики было уже бесполезно: прошло слишком много времени. Следовательно, он обязан был попытаться найти хотя бы какие-то невидимые обычному человеку следы самозванца. Если на нём или на вещах, которые он нёс, были хотя бы отголоски элементальной энергии, Альбедо увидел бы их.

Элементальное зрение, доступное ему, по общему мнению, как и всякому аллогену, на деле было выведено матерью. Она не рассчитывала на то, что её творение будет иметь амбиции достаточно сильные, чтобы быть признанным богами, уничтожившими её родину и большинство «детей», поэтому наделила его талантом, который имела сама. Дарование ему таланта манипуляции Гео было злой иронией, но всё же только послужило усилению его зрения.

Алхимик открыл глаза, держа ладонь на неярко светящемся Глазе Бога, позволяя глазам секунду-другую привыкнуть к ярким и не очень цветам, которыми внезапно окрасилась ночь. Дендро от растений и остатков разрушенной телеги неподалёку, следы Анемо от шевелящего его волосы ветерка, догорающее Пиро — кто-то здесь сражался, и ещё сотни следов, мазков, точек и линий, оставленных живыми существами. Альбедо терпеливо осмотрел всё, что показалось ему хотя бы отдалённо интересным, покружил по местности, не отнимая руку от Глаза Бога, но в конце концов наткнулся лишь на то, что посчитал отголосками собственной искусственной энергии.

Крайдепринц разочарованно вздохнул, хмурясь и ненадолго закрывая глаза, возвращаясь после к обычному зрению, и наконец оглянулся. Бесплодные поиски привели его к развилке дороги за Спрингвейлом: прямо лежало ущелье, ведущее к винокурне, а к югу - обход, огибающий опасное место и поднимающийся так же к «Рассвету». Дальше дороги сливались и прерывались у озера рядом с виноградниками, откуда по побережью можно добраться до Ущелья Спящего Дракона и начать восхождение на Драконий Хребет. Слишком много территории. Даже если по невероятному совпадению обстоятельств и удачи самозванец ушёл на гору, найти его там ночью будет невозможно. Не говоря уже о том, что настолько очевидно подставляться алхимик пока не собирался.

Альбедо покачал головой, вздыхая, и поправил почти пустую сумку на плече. Нужно вернуться в Монд, принять душ, что-то поесть, переодеться в чистое, наконец. Вора он уже давно упустил и достаточно повеселил невольную компанию, бегая кругами, как курица без головы, сжимая Глаз на шее. Придется сказать Джин, чтобы достала ему копии поручений, соврать, что потерял их в бою с хиличурлами.

Но Бездна его побери, он не любил свидетелей своих ошибок.

— Вы заблудились, сэр Кэйя? — пассивно-саркастично заметил Альбедо, складывая руки на груди. Крио Глаз Бога был таким ослепляюще-белым пятном на картине, нарисованной гомункулу Элементальным зрением, что он должен был быть слепым, чтобы не заметить. Хотя обычным глазом каэнрийца было не заметно, и двигался он на удивление бесшумно, в этом ему не откажешь.

разноцветные пятна перед глазами каждый вечер среды и воскресенья [ чаще - опасно ] , глухое раздражение от громких звуков, потому что приходится орать, чтобы передать нужную информацию, и светомузыки - это его способ выживания, приспособления, как какого-то сраного симбиота. ровно также он приспособился к жизни под боком у тома, тихо, словно мышь, незаметно пробравшись коту под кожу. не спрашивая разрешения, не ожидая дозволения, чтобы класть ноги на стол, хавать из холодильника последний глазированный сырок или копаться в чужих личных вещах. существуя на фоне  кошачьего недовольства сложившимися обстоятельствами и отвечая на претензии выставленным средним пальцем [ самый простой и понятный жест ] . джерри появляется, когда ему вздумается, тогда же и исчезает на столько времени, насколько нужно - и кто из них двоих ещё гуляет сам по себе. не в его силах отказаться от привычного образа жизни, от порченого способа заработка, от ритуала съема, который выстреливает всегда.

к тебе или ко мне?

джерри никогда не задает этот вопрос сам, лишь подводит к нему невербально давая понять, что "не против", чтобы потом благосклонно ответить, если рот не занят чужим языком

[indent]  [indent] к тебе

они все любят по-разному, но джерри старается выбирать мало-мальски похожий контингент, избегая видеокамер, воровато стараясь не палить лицо [ небрежно аккуратен до болезненного ] . мышь играет по-крупному, ставит на кон свое "без определенного места жительства", свое "никто не станет искать мальчишку-сироту", свое "нужен этому миру, как собаке карман". таких, как он без стеснения пускают в расход, как только дело начинает пахнуть жареным, поэтому джерри всегда работает один. меньше рисков, меньше ответственности, меньше шансов подставиться.

обычно его показательно расхлябаного, развязного в действиях [ с этим парнем точно можно будет поиграть и весело провести время ] везут в отель. в отелях никакая шумоизоляция, ноль процентов попасться с поличным своей жене, простыни, которые не нужно стирать, и ожидание незабываемого вечера.

весьма размытое понятие. в девяносто девяти процентах из ста, повстречав джерри, наутро точно обзаведешься подобным вечерком в своей автобиографии, в итоге оставшись без внушительной части налички, без банковских карточек, без дорогих часов, брюликов и прочих вещей, что можно налегке утащить из дома или из легкомысленно брошенного в углу портмоне. схема отработанная и проверенная годами, но осечки и у снайпера бывают.

каждый извращенец всегда действует одинаково и чем больше жира на их пузе и седых волос на висках, тем большее количество нулей скрывается на счету [ самая легкая математическая пропорция в его жизни ] . для таких мышка и расставляет свои крепкие сети. по плану его как обычно должны были привезти в пентхаус на последний этаж самой дорогой гостиницы или хотя бы номер люкс с охлажденным шампанским; должны были говорить пафосные комплименты и то, какой он хороший мальчик, сально гладя его по заднице [ не зря же обтянул ее черными скинни ] . но что-то идет не так, и вырубается не клиент во время страстной прелюдии, а он сам на заднем сидении чёрного, как его жизнь, бентли.

выводы неутешительны и откровенно хуевы. за ним следили, и наверняка, не один день.

вместо положеных пяти звезд джерри, как в лучших традициях фильмов о заложниках или серийных убийцах оказывается в каком-то сраном холодном подвале с сырыми потолками и пристегнутой наручниками рукой к трубе. та уже порядком затекла - каждое лишнее движение причиняет дискомфорт и боль - беспрерывно дёргать ею в попытках выбраться - бесполезно. по ощущениям находится он здесь не первые сутки, и даже не вторые [ живот крутит от голода - давно забытое воспоминание ] . периодически его захаживает проверять какой-то хрен, пафосно покручивая стволом в руке "не вздумай дергаться - отстрелю что-нибудь" и не произнося ни слова. только мерзко скалится, будто познал, что есть жизнь на марсе. периодически дает по морде или бьёт тяжелым ботинком в живот. ублюдок.

кровь на губах неприятно засыхает, чтобы потом снова болезненно заныть от заново треснувшей раны. смирение к мыши приходит довольно быстро, потому что верить в чудеса он перестал лет эдак.. никогда не начинал. просто однажды он должен был попасться, рано или поздно.

из природной вредности решает развлечься напоследок, а его "охранник" - единственное живое пятно в этой дыре. звякнув цепью, чтобы привлечь к себе внимание, когда его посещают в очередной раз, вызывающе скалится в ответ.

- отлить хоть можно? а то запачкаю тут ваш дорогой паркет.

Как-то в детстве потерялась Марья в Тёмном лесу. Скакала босыми ногами по мягким моховым кочкам, бежала за сверкающей стрекозой с большими разноцветными крыльями и опомнилась только, когда ветви корявые зацепили подол её темно-синего сарафана. Наказывали ей тётки, чтобы лучше под ноги смотрела, чем ворон считала. Припоминали ей, как уже падала она в реку с небольшого пригорка и колени в кровь разбивала, пытаясь поймать воздушного змея. Но всё Марье было нипочем. Подумаешь, разбитые коленки да царапины на руках, когда волшебный мир такой яркий, манящий и добрый. Не было у неё до этого раза возможности поиграться с потусторонним. А Тёмный лес манил своими секретами и загадками. А загадки разгадывать Марья всегда любила. Вот и тогда ей пришлось обернуться назад и увидеть, как деревья по обе стороны обступили её тропинку и загородили собою путь домой. Призадумалась царевна и заметила, как на её маленькое девичье плечо присела та самая озорница-стрекоза. Завела проказница её в самую чащу недоброго леса. Как теперь дорогу домой сыскать и не быть съеденной серыми волками али ещё кем недобрым?
Присела Марья на пенёк и принялась думать-гадать, кто же ей смог бы помочь выбраться из Тёмного леса? Может, сам Лес и отпустит её, попроси она ласково? Поднялась она на ноги, поклонилась Лесу в пол так, что длинные растрёпанные косы опустились на залитую росой зелёную траву. Улыбнулась Марья и озвучила громко свою просьбу – домой вернуться, к Морскому царю. Не хотелось ей ветки ломать да биться с кем-то. Не умела ещё и доброй слишком была. Но Лес ей ничего не ответил. Как бы Марья ни просила его, как бы не уговаривала и не обещала кланяться всегда, когда видит его, не слушал он её. Забрал к себе Лес царевну и решил не отпускать. И только она собралась пробираться сквозь колючие ветви, как схватил её кто-то сзади и прижал к себе крепко, шепнув тихо на ушко: «Ох, глупые нынче царевны пошли! Всё в добро верят, а их косточки потом ходи собирай по всей чаще!» То Леший ей встретился, а перед глазами Аука запрыгал и рукой своей зеленой в живности всякой дорогу царевне указал: «Сыт Лес сегодня, царевна. Поиграть с тобой захотел. Потому и мы тебя так быстро нашли и домой, так уж и быть, проводим.»
На краю леса обернулась на них Марья, поклонилась в пол и хотела было поблагодарить обоих, но покачал головой косматой Леший и шёпотом промолвил: «Не играй, царевна, так больше. Не ходи никуда одна. Ни с кем в Тёмном лесу не заговаривай. Никто там тебе никогда не поможет просто так, а то и съедят, даже заметить не успеешь. Заруби себе это на носу! Темнота – враг твой!»

Темнота – враг мой.
Вот уже двадцать шесть лет она жила с ощущением, что вокруг неё не новый «технологичный» мир, а Тёмный лес: всё ветки свои корявые сводит и дорогу домой, до Вани, прячет. А недавно ей и вовсе показалось, что смирилась она наконец-то, что не встретит Ваню больше. Нет его, а был ли – никто ей и не ответит на этот вопрос. Водяной, услышав ночные размышления царевны, плескающейся в ванне, только привычно улыбнулся и молча закурил, не желая вступать в очередные словесные бои на тему, которая себя уже изжила. Жизнь в Тёмном лесу не так уж и плоха, если знать, с кем дружить, а кого стороной обходить. Леший и Аука были не совсем правы.

Оставив мужа в столице, царевна отправилась в Северную холодную. Пришла пора заняться любимым делом – контакты новые заводить. Привезла она с собой целые сундуки роскошных нарядов из тканей, каких и сейчас днём с огнём не сыщешь. Решила, что найдёт ещё одного купца-инвестора для открытия своих ресторанов в Санкт-Петербурге, а то в Москве их уже и так было достаточно. Хотелось ей чего-то нового, своего, без помощи Водяного. А он лишь рукой махнул и сказал, что через пару дней сам к ней явится, посмотреть, чего она там на своих приёмах отыскала. Заодно, может, и сам кого интересного встретит для будущих деяний.
Настроение у Марьи было прекрасное до самого отъезда. Но как только переступила она порог поезда, появилось предчувствие, что случится что-то важное через семь сотен километров отсюда. Страшно ей стало всего на один миг, а когда поезд тронулся, она погладила своё новое обручальное кольцо и вдруг захотела снять его. Но не стала. С ним куда спокойнее, чем без него.

Обычно дождливый город встретил её ярким солнцем в светло-голубом небе и длинной блестящей машиной черного цвета. Вкусными завтраками и улыбчивыми людьми, которые как будто всегда были счастливы. И с каждым часом становилось  Марье не по себе.
И как только решила она, что позволит себе выдохнуть и бояться больше нечего, встретила Ивана-царевича. Вот так легко, проходя по коридору одного из известных ресторанов и вовремя подняв глаза, она увидела своего Ивана, идущего прямиком на неё. Сердце в груди завыло умирающими волками, руки покрылись мурашками, словно в воду морскую нырнула, а ноги перестали слушаться, будто утопая в дремучем болоте. Он так безмятежно выглядел, смотря на неё. Так легко подошёл и произнёс какие-то совершенно несвойственные ему слова. Не назвал по имени, не обнял, не припал к ногам её прощения просить. Ничего не сделал, кроме как улыбнулся и отвесил обычный комплимент её «сказочной красоте». Не признал?.. Не признал.
Марья еле-еле руку отняла от себя и, аккуратно приподняв, махнула ему, чтобы прочь шёл с её пути. Бросив «С дороги, царевич», обошла его и направилась к выходу, позабыв про деловой ужин, людей, что ждали её, и про Тёмный лес, что тоже ожидал её снаружи ресторана.

Сутки прошли, как они увиделись. Не бежал он за ней на улицу, не пытался найти, а Марья сама не рвалась к нему, хотя столько лет ждала его каждое утро, чтобы обнять и приласкать своего могучего героя. Видать, случилось с ним что-то. Заколдовал кто? Кощей? Баба-Яга али кто другой поигрался? Может, сам так решил, что не нужна она ему боле? Или при переходе в этот злачный мирок всё поменялось само собой?.. Мучилась Марья разными вопросами, но одна мысль о том, что забыл он её одновременно резало сердце на две части и согревала, что, может, не найдёт их Кощей, а, значит, и жить им в Тёмном лесу спокойнее будет.
На следующий день собралась Марья уезжать из Северной. Отменила все встречи и дела, перенесла разговоры на звонки и уже сообщила Водяному, чтобы скорее встречали её на Ленинградском вокзале, но вдруг оповестили её об одном важном приёме, куда должен был приехать владелец здешней известной сети ресторанов. Захотелось пригласить его к себе в гости в Москву и обсудить важные вопросы «дома», только ей намекнули, что для подобного приглашения лучше бы для начала познакомиться вживую и перекинуться хотя бы парой «добрых слов». Слыша такое в «Темном лесу», Марья улыбалась пуще прежнего. И эти люди говорили ей про доброту – за сто лет переубивали миллионы ни в чем неповинных душ, а сами добрых слов ждали. Ладно, подумала Марья, что вряд ли на благотворительном вечере Ивана встретит. Отказалась она слушать сердце своё, клокочущее внутри, словно крылья той сверкающей стрекозы из леса. Билось сердце внутри быстрее обычного. Боялось её сердце, а Марья лишь качала головой, застегивая сбоку своё темно-синее длинное платье.

Шампанское лилось рекой. Красивые люди в красивых нарядах, яркие улыбки и звон бокалов сопровождались известными музыкальными композициями в классическом исполнении. Многие танцевали, был слышен чей-то радостный смех. Марья уже минуть двадцать беседовала про возможное крупное сотрудничество, всячески игнорируя беснующееся сердце. Она знала, что Иван-царевич был где-то рядом. И ей бы стремглав бежать отсюда, но чувствовала, что в этот раз хотелось ещё немного посмотреть на него. Лучше издалека, но если он снова осмелится подойти к ней, то Марья попробует поотгадывать, что же с ним случилось и давно ли он в этом мире жил без неё.

[indent] Я надеялся, что ошибаюсь, но вероятно это было бы слишком прозаично даже для Мистик-Фоллс. Магическая составляющая этого города неоспорима, однако, я то и дело задавался вопросом, а сколько еще может таить в себе крошечный неприметный район Вирджинии? Амелия не ошиблась, Никлаус в самом деле напал на след, как гончая, во весь апорт слепо несущаяся за добычей, он и прежде был одержим своей загадочной идеей. Усилилось ли его желание с годами? Ожидание озлобило первородного? Хотя, может ли кто-то испытывать это чувство еще сильнее? Не уверен.
[indent] Некоторые моменты, проведенные в его компании, я помнил отчетливо, другие же пробивались в воспоминаниях словно через плотную дымку, нехотя и невпопад. Он стёр часть чего-то, вероятно важного, я что-то делал для него, выполнял поручения, но что именно? Зажмуриваясь и сдавливая пальцами переносицу, я силился вспомнить, но чем ближе подбирался к этим замутнённым закоулкам своего сознания, тем сильнее они отдалялись, становясь всё более недостижимыми. Где-то там таилась разгадка, недостающие части пазла, которые помогут мне ответить на воздвигнутые мной же вопросы.
[indent] Один из ключей был прямо передо мной, но я оставался лишь наблюдателем. Её зовут Елена Гилберт, семнадцать лет, ученица старшей школы, член команды чирлидинга. Её родители погибли в прошлом году, попали в автомобильную аварию. Я проверил документы, это в самом деле было истиной причиной их смерти, ничего сверхъестественного, ничего подозрительного. На девушку меня вывели простые расспросы случайных людей, они не вспомнят о том, что видели меня, но я не мог увлекаться таким методом слишком долго, моих сил сейчас просто не хватило бы больше, чем на двоих. Слабость раздражала, выбивала из колеи, не смотря на то, что мы с ней заделались друзьями последние несколько лет. Я как алкоголик отсчитывал дни и недели, проведённые без срывов, без допусков даже к малейшим поблажкам и вот моя награда. Бессилие, практически полное, но всё же годы брали своё, еще столетие назад я не смог бы даже заставить человека замолчать по моей команде, сейчас внушение поддаётся мне куда лучше даже в столь ослабленной форме, но этого всё еще недостаточно.
[indent] Честно говоря, плана у меня не было. Я в тайне надеялся, что не найду двойника в городе и смогу отправиться дальше, но теперь, стоя в нескольких метрах от сетчатого забора, очерчивающегося границы школьного футбольного поля, я наблюдал за девушкой, которая была не просто похожа на Кэтрин, но в точности внешне копирующая мою покойную возлюбленную. Никлаус искал именно её, в этом не было сомнений. Но зачем? Девочка-подросток, не представляющая для него никакой опасности. Я что-то упускал, но никак не мог уловить суть, мне недоставало информации. Еще сильнее мешала сосредоточиться сама Елена. Она выполняла движения вместе с остальными, громкую музыку я слышал даже отсюда, видел крошечные капельки пота, скатывающиеся по её шее от интенсивной тренировки. Мне хотелось узнать его вкус. И от этой мысли становилось тошно от себя самого. Она человек, последнее, что мне следовало делать, это врываться в её и без того осложнившуюся после потери близких жизнь. Но это совсем скоро сделает Никлаус. Раз её смог отыскать я, то и он сможет, это только вопрос времени. Куда сильнее меня тревожил сам факт его нахождения в городе, совсем близко к Заку и Саре. От тревоги за них у меня сжималось горло, я понимал, что ничего не смогу противопоставить столько могущественному созданию, как первородный вампир. Оставаться безразличным не было частью моего характера, и вот я здесь, но что дальше?

Гамбит находился в замешательстве, смотря на чистое небо, его глаза видели лишь бесконечную пустоту. То, что и отражалось в сердце креола, в его душе. Она была, безусловно, чёрной. После всего, что в своей жизни сделал вор, оценивать иначе он бы никогда не стал. Иные тоже не рискнули бы сказать ради чего жил этот мутант. Его душу никто никогда не пытался понимать, потому и определить точные мотивы его действий было сложно. Так ради чего жил le diablo blank? Денег, богатства и красивых женщин?  Быть может. Ради удовлетворения своего собственного эго? Не исключено. Постоянного азарта и приключений? Indubitablement! Но все это было бы бессмысленно, если бы не человек, заставляющий Реми трепетать при одном лишь виде. Улыбаться и становиться ужасно беззащитным перед её роскошной улыбкой. Oui, речь конечно же идёт о даме. Той, что поражала его лёгкое сердце, заставляя каджуна всё реже и реже заглядываться на других женщин. А вы понимаете, насколько это бывает сложно! ЛеБо всегда считал, что был создан для большего количества дам, чем одна только. Как же сейчас приходилось себя винить за подобные фразы и мысли. Вор не расстраивался в своём выборе дамы сердца, хотя сейчас и явно ненавидел себя.

Его глаза цепляются за проплывающие мимо облака, а лёгкие втягивают в себя сигаретный дым. Вишнёвый привкус ощущается на кончике языка, после чего дым проникает чуть глубже. Заполняет лёгкие и позволяет голове слегка закружиться, под его действием. Это расслабляет, но не даёт покоя. Только лишь возвращает в мгновение назад. Точнее в миг, казавшийся ему таковым.

Тогда многое изменилось. Больше встало на свои места, позволяя ему, перед самой пустотой, оценить имеющиеся у него ценности. Переоценка происходит лишь в тот миг, когда ты начинаешь говорить с главной женщиной в жизни любого человека. В тот день она пришла без какого-либо макияжа, одетая в самую простую одежду. Тёмный цвет её одежд вызывал больший холод, чем прикосновения пальцев к коже. Столь тонких, практически невесомых, но в то же время ощущаемых на коже. Рассекающих её, подобно скальпелю, обнажающим истинную натуру. Глубокие глаза, в которых ты видишь отражение своей жизни. Именно в них проносится всё, что ты делал, как поступал и чего действительно хотел. Все твои цели были сейчас ка на ладони. Слегка костлявой, покрытой какой-то бледной кожей. На ней, словно изображениями, дополнялась реальность. Линии на руке, постепенно оживали и дублировали твои. А пальчики её, плавно их перебирали. Вот она любовь, такая яркая и трагичная. Свадьба с Белладонной, разрыв. Множество мелких встреч и затем твёрдая и уверенная полоса с Анной Мари. Волнистая, словно бушующий океан, и столь сильная, как вся морская стихия. Она ударяется о её решение, что выступает волнорезом. Делит их на две части и указательным пальцем рвёт эту нить без каких-либо сожалений. Потом следует жизнь, с чередой ошибок, провалов, взлётов, верных  и не верных решений. Встреча с братством, сотрудничество, убийство Морлоков и вновь что-то прекрасное, связанное с той, предыдущей линии. Но и тут просто. Её ногти, острые словно скальпель, начинают давить на эту линию, пуская кровь и… Когда кажется, что тебе вновь дают шанс лишь улыбается.
Обворожительно, ведь это женщина, пусть и в возрасте, но находящая путь к абсолютно любому сердцу. Это работа, долг, который просто нужно выполнять и он понимает. Не злится, а отвечает своей же эмоцией, демонстрирующей принятие на лице. Её ладонь накрывает его руку, переплетая пальцы. Уверенной и сильной хваткой, начинает вести за собой. Без спроса, так надо, нужно. Всего-то необходимо помнить о том, что это не избежно. Каджун всегда ходил по этой тонкой грани жизни и смерти, зная очевидную вещь. Она придёт за ним, без спроса, сожаления и какого-то раскаяния, заберёт за собой и поведёт в вечный холод. Не будет долгого прощания, поцелуя напоследок. Лишь ободряющая улыбка, что отразится в его красных глазах.

Вот только, где-то на середине пути, её рука соскальзывает. Непонимание в глазах начинает пугать Гамбита. Он сам чувствует что-то иначе. Нет больше зябкости в руках, холодный ветер пропадает, а весь белый мир вокруг, вновь приобретает иные цвета. Тёплые, обрастает деталями и каким-то шумом. Детскими криками, разговорами и самыми, что ни на есть, горячими слезами. Этот солёный привкус ощущается и у него во рту, словно сам мутант только что ревел, подобно маленькому ребёнку. Глотал слёзы, смешивая их со слюной, пытаясь не показывать истинных эмоций. Смерть смотрит на свою тонкую руку, отодвигая рукав длинной чёрной кофты, замечая, как сама начинает медленно исчезать из этого мира, придуманного самим ЛеБо. Глубокие, тёмные глаза, закрываются, позволяя ей изменить даже тон взгляда. С непонимания, паники, на тот, что пожелает ему удачи. Вновь напомнит про линии на его руке, о содеянном ранее. Покажет тот момент, после которого его не стало, не чтобы сделать больно – non. Лишь для блага Гамбита. Это поможет, так ты сможешь преодолеть Вашу проблему вместе. Заставит залезть глубоко в мозг, чтобы вытащить от туда секреты, подвластные лишь ему. То, что скрывалось где-то в шкафчиках, за горами украденного антиквариата, бутылки с дорогим вином и самой обычной коробкой из под сигарет с кнопкой, вишнёвых. С отпечатками губной помады от одной известной всем дамы, а они только добавляли ценности.  Пачка содержала в себе не так много вещей. Какой-то металлический кругляшок с проводами, что ЛеБо пытался сделать сам. Больший экземпляр лежал в сумке, спрятанный под горой одежды и карт, но об этом можно вспомнить и позже, верно? А компанию, маленькому прибору, составляла одинокая сигарета. Она была докурена, так что скорее это был лишь фильтр. Но его поверхность имела такое же значение, как и сам автор отпечатков.

Его глаза начинают узнавать обстановку. Женское отделение школы Людей Икс, с тем же ковром, только чуть более чистым. Двери,  те что более грязные были закрыты, а вот чистые распахнуты. В комнатах слышался смех, крик, безумная радость. В особняке царила не то паника, не то какой-то праздник. Пробегающие мимо него студенты выкрикивали имена друг друга, с какой-то безумной, просто не передаваемой энергией. Они смеялись, тут же плакали, бросались в объятия и не могли остановиться. И эта толпа очень быстро превращалась в какой-то большой ком. Реми не понимал происходящего, ведь его сердце, увы, не могло оценить всей той радости. Он ушёл, помня слова Роуг и, вернувшись, лишь вновь возвращался к ним. Вновь и вновь вспоминая тот самый разговор, что закончился его смертью. Или исчезновением? По взгляду на подростков, понять, сколько прошло дней, было сложно. Скорее их сумма будет больше одного года. Узнать лица было практически не реально, а одежду – тем более. Однако его действия уже были предрешены. Пользуясь этой паникой, он быстро срывается с места, бежит к её двери. Да, пусть они так расстались, но Гамбит всё понял! Он понял! Не хочет без неё жить, даже если, чёрт возьми, никогда не сможет прикоснуться! Он готов терпеть, вновь и вновь говорить об этом, заявлять и касаться только через одежду! Как же она не поймёт, что Этьен готов на это. Ему нравится эта игра, нравится она, и сейчас даже готов упасть на колени, но… Её дверь, подобно другим, была открыта нараспашку. В комнате всё было аккуратно убрано, царил порядок. Следов пребывания Анны Мари в ней не было. Открыто окно, через которое виднелось что-то не постижимое, а на стене весел календарь. Он заставил его замереть, не поверить в происходящее. Цифры пугали. Даты заставляли не поверить собственным глазам. И именно они заставляли его врасплох. А отсутствие девушки, и столь идеальный порядок, не могли заставить просто так стоять. Каджун вновь срывается с места, бежит в свою комнату, изредко отвечая радостными криками детям. Спрашивает у них, где же Роуг, но они лишь качают головой. Не знают, ведь они тоже были мертвы. Те, что постарше рассказывали, что все куда-то уехали. Быть может, Анна Мари была с ними. Но это ничего толком не объясняло. Хаос и крики, постепенно сменялись белым шумом. Тем, что ты слышишь когда тебя бьют по голове чем-то тяжёлым. Но всё же Гамит добирается до своей комнаты. Чисто. Нет пыли, разве что в том самом шкафу, на полочке. Стоит пачка сигарет. Она летит в сумку, лежавшую на дне шкафа. Та была открыта. Из неё пропали: несколько колод карт, его любимый шарф. Также не хватало пары футболок, но это уже в одежде. Любимый парфюм и пачка жвачки, что пряталась в кармане плаща. Сам же он пахнул ужасно знакомо. Нет, не его любимыми духами, а её духами. Мозг принимает единственное правильное решение. Собрать всё это, вместе с лежавшей на столе фотографией, на которой коротко отражалась надпись «Ma Cherie».

***

В тот день Гамбит покинул институт. В спешке, с сумкой и несколькими вещами. Пару недель скитался по барам, отелями и пытался понять, что же произошло. Когда всё это случилось и что теперь было делать. Побывал в школах, музеях, чтобы полностью ознакомиться с событиями в мире. Столкнулся с другими мутантами, которым пришлось не так легко. Ощутил на себе новый этап гонения и, как ни странно, помогал бежать огромному количеству мутантов. Устраивал ловушки для людей, что охотились за его братьями. Но всегда приходит момент, когда нужно переступить через страх. Вернуться. И эта ночь наступила. Потому то сейчас Реми и стоял около ворот, потому и совершил очередной вдох сигаретного дыма, после которого курить уже было нечего. Оставался только фильтр, что летел на асфальт около входных ворот в школу Людей Икс. Особняк возвышался на небольшом холме, слышались крики радости, а каджун лишь поправлял ремень собранного им в тот день небольшого походного рюкзака. Планировал уйти, покинуть всё это и больше не возвращаться. Но смерть, пусть даже такая, расставляет всё по своим местам. Каджун всматривался в место, которое для него было домом, игнорируя прохладный ветер перемен, пронизывающий его даже несмотря на надетый им плащ. Атмосфера была иной, не той, к которой он когда-то привык. Забор украшала вывеска, очищенная до блеска. Появилась небольшая дверь, что открывалась с помощью звонка. Ему-то это было не нужно, поскольку креол всегда двигался, перебираясь через забор. Обходил ловушки, а затем оказывался прямо перед входом. Вот только сейчас не было уверенности, что это нужно. И как бы Реми ЛеБо не мечтал увидеть Анну Мари, он всё ещё не мог преодолеть свою гордость. Не мог ответить за неё.

Камера около ворот поворачивается в его сторону, заставляя сделать несколько шагов, вновь прячась в тёмной для неё зоне. Что же оставляет после себя он? Карту. Королеву червей. Она всегда была связана с Роуг. Ведь она была действительно повелительницей его сердца. Об этом говорила, пусть и жестами, сама Смерть. В её глазах, движениях, походке, всё было скопировано с той девушки, что оказывалась так глубоко в его душе. Западала, заставляя мужчину вновь и вновь возвращаться к мысли, что нет иного пути. Даже просыпаясь с похмелья, в объятиях какой-либо подружки, что просто подцепил в баре, ибо спать негде, он вспоминал о Роуг. Её тонких губах, руках, и их прощальный поцелуй.

Мужчина отодвигает молнию, смотря на ту вещь, которую ему удалось украсть в последний раз. Это был подарок. Это было решение. Это была ошибка.

Камера зафиксировалась на карте, а красные глаза на ней. Всё тело сейчас сжималось. Сердце, казалось, прекратило стучать. Он замер, ожидая последствия своих действий.

Итачи даже бровью не повёл, когда Пейн сообщил ему о том, что он работает сегодня один, лишь поинтересовался всё ли в порядке у Кисаме. К акуле Ита уже привык, даже адаптировался к его манере поведения и вредным привычкам. Конечно, в некоторых моментах между ними имели место разногласия, — особенно, когда дело касалось убийств — но даже они решались довольно быстро. Внятных объяснений Учиха так и не услышал, но на них он и не рассчитывал, главное, что наёмник выяснил чуть его миссии, этого было достаточно. 

Итачи не стал задерживаться на базе, решив сразу отправиться на место. У него давно не было интересных одиночных заданий. Порой ему казалось, что их миссии с Хошигаке довольно однотипны. Действительно интересные случаи можно было по пальцам пересчитать, и то они случались тогда, когда они работали с другими членские акацук. Вот и думай теперь у кого интереснее миссии. Вспоминая людей, с которыми Итачи сталкивался на подобных миссиях, он лишь больше убеждался, что ему в общем-то не на что жаловаться.

Ита понимал, почему миссию с расследованием поручили ему. Хоть он и не был Шерлоком, но был достаточно умён, чтобы разгадать большую часть загадок, которую оставляла за собой его новая цель. Игра, которая могла закончится ничьей, интриговала Итачи. Хотя Учиха понимал, что зацепки, по которым он следовал, предназначались не ему, они были интересны. И, чем дальше Итачи заходил, тем больше ему хотелось познакомиться с тем, кого на этот раз хотели завербовать Акацуки. 

Итачи часто участвовал в вербовке новых членов Акацуки отчасти потому, что он мог использовать на них свой шаринган, да и по силе зачастую превосходит их, показывая то, чего они могут достичь, примкнув к мафии. Это срабатывало. Многим просто надоедало работать в одиночку за копейки, и они соглашались присоединиться, потому что Акацуки им предлагали куда больше. А некоторых попросту бесило то, что они проигрывали Ите, и, вступая в мафию, обещались превзойти его. Сам Учиха, когда узнавал об этом, в основном по слухам, искренне удивлялся этому, но никогда не избегал оппонентов. Для него это было не более, чем очередная разминка перед встречей с братом, которую он ждал на протяжении всех этих лет.

Будучи миролюбивым, Итачи старался избегать общения с теми членами Акацук, которые его недолюбливали. Нельзя же угодить всем. Да и сам Учиха к этому не стремился. Он просто выполнял свою работу.

Однако. Порой ему приходилось сталкиваться с теми, кто его ненавидел.

Когда Итачи прибыл на место, он сразу заметил знакомую машину на парковке. Этого ему ещё не хватало. Скрипнув зубами, Ита паркует свою ауди рядом и выходит из машины, ставя её на сигнализацию.

Дом, в котором находился нужный Итачи человек, был из тех, что Учиха недолюбливал. Можно, конечно, было давно привыкнуть, что большинство Акацук не могут похвастаться приличным местом жительства, — даже Кисаме из его гаража вытащить было довольно затруднительно, — да и было понятно, для чего всё это, но Ита привык жить в богатом районе и довольствоваться всеми его преимуществами. Высокое здание угрюмо написало над наёмником. Даже стоя у его порога Итачи чувствовал тяжесть, которую таил в себе дом. Изнутри тянулся неприятный прогорклый запах с примесью табачного дыма. Учиха легко качнулся с пятки на носок, подаваясь вперёд. Ита хотел было сделать шаг вперёд, как из одного из окон вылетел утюг, следом за которым просыпался отборный мат. Итачи скептически окинул взглядом выброшенный предмет, сделал шаг назад и, соблюдая дистанцию, обошёл его. 

Пиздец, — подумал наёмник, быстро зайдя внутрь здания, дабы на него не свалилось ещё что-нибудь.

Внутри легче не стало. Духота, спёртый воздух, крики, доносившиеся вероятно из квартиры, из окна которой вылетел утюг. Итачи подошёл к лифту и нажал кнопку вызова. С каждой минутой эта миссия удивляла его всё больше. Неизвестно ещё, что здесь забыл Дейдара. Где-то глубоко внутри просачивалась надежда, что они не столкнутся у порога одной квартиры. Хотя, даже это Иту уже вряд ли удивит.

Лифт открывается, и из него вываливается компания весёлых шумных ребят. Смерив Итачи оценивающим взглядом, они переглянулись, притихли и поспешили к выходу. Учиха поднялся на нужный этаж и отправился на поиски квартиры, в которой жил тот, кого он должен был завербовать. Найти её оказалось несложно — хозяин квартиры вылетел из неё, выбив собой дверь. Итачи сразу узнал его, по фотографии, которую дал ему Пейн.

Пиздец, — вновь повторил про себя Ита и, подойдя к парню, протянул ему руку.

— Что случилось, приятель? — добродушно спрашивает Итачи, как вдруг видит знакомую фигуру рядом. — Дей? Так это твоих рук дело?

MUS: God's Gonna Cut You Down

[indent] Головная боль заставила проснуться поздно вечером. После долгой дороги остановка в Чикаго стала долгим запланированным отдыхом, прежде, чем можно будет отправиться дальше в путь. Жизнь в стиле кочевника накладывала на Джона свой характерный отпечаток...
[indent] Открыв холодную воду из крана, он набрал её себе в ладони и умылся, а затем нагнулся и выпил, чтобы немного освежиться. Всякая зараза всё равно ему была не страшна, а потому он не заморачивался. С тех пор, как пробудился внутренний демон, ему даже есть не хотелось. Перекусывал что-то он уже чисто по привычке и старой памяти.

[indent] Одеваясь, он прошёл мимо тумбочки, на которой стояла пустая бутылка из-под виски, рядом с которой лежала опустошённая пачка с какими-то обезболивающими, которые отпускали без рецепта в ближайшей аптеке. Ему хотелось забыться, отринуть всё происходящее, и бессмертие, если честно, не помогало... хотя, с какой стороны посмотреть.
[indent] Собрав все вещи, Блэйз в последний раз осмотрел дешёвую комнату, в которой провёл утро, день и вечер, и захлопнул за собой дверь. Ключи отправились прямиком администратору, тощему мужику за 30, который на удивление выглядел не менее задолбавшимся, чем сам Джонни.

[indent] Он вышел на парковку и подошёл к своему мотоциклу, засунув свои дорожные вещи в походные сумки, прикреплённые за сиденьем. Забираясь на сиденье, он надевает шлем и бросает взгляд на дверь одного из номеров, откуда доносятся ругань, мужской и женский голоса. Затем из номера вырвалась светловолосая девушка с заплаканным лицом, по которому был размазан макияж. Она встала под фонарём и достала из своей сумочки пачку с сигаретами. От женщины веяло одним из самых тяжких грехов - предательством. Достойна ли она защиты? Джонни не знал. А вот Демон подсказывал, что нет.
[indent] - Чё ты на меня уставился, козёл? - женщина заметила на себе взгляд Блэйза. Нельзя было не заметить.
[indent] - Да вот понять пытался, помогать ли тебе. Баллов в копилку не прибавилось, дамочка, - ответил Джон и завёл мотоцикл. Рёв двигателя заглушил слова изменщицы, которая, покачав головой, устало отвернулась и закурила вытащенную сигарету.

[indent] С ночным Вегасом не сравнится ни один город Штатов, но и вечерний Город Ветров был по-своему красив, особенно вид на озеро Мичиган. Джонни спокойно продолжал свой бесцельный путь на Запад, проезжая улицу за улицей...
[indent] А затем он услышал зов. Стоило приложить усилия, чтобы сдержать своё альтер-эго от мгновенного перевоплощения. О, он чувствовал что-то в ближайшем казино. Что-то куда более зловещее, чем привычная для таких мест ярмарка банальной человеческой алчности и потерянных надежд.
[indent] "Вот чёрт... сейчас пойдёт потеха." - он не мог не ухмыльнуться. А уж демон как радовался тому, что его, наконец, могут выпустить...
[indent] Джонни припарковал мотоцикл на парковке и перекинул через плечо ремень, на который был закреплён чехол с чем-то продолговатым. С чем именно - пока останется тайной...

[indent] Как Блэйз попал на территорию казино - тоже остаётся тайной, но, учитывая, как он разминал свой кулак и переполох в службе безопасности казино, догадаться было не трудно. Тёмная энергия притягивала Гонщика, словно маяк, и он шёл к своей цели, ловив на себе любопытные взгляды посетителей, предававшихся жадности в этом месте. Мужик в кожаной куртке, тяжёлых ботинках, с чехлом и цепью, намотанной через плечо явно выбивался из представлений об обычной спокойной ночи в стенах этого заведения.
[indent] "Маяк" привёл Блэйза к одному из столов, где несколько посетителей играли в покер. О, Гонщик знал, кто за этим столом не тот, за кого себя выдаёт. В партии сейчас остались мужчина с глазами странного цвета и, если говорить очень честно, сногсшибательно красивая девушка. Между ними прямо-таки ощущалось напряжение. Правда, когда Джонни дал о себе знать, напряглись так или иначе все за столом - каждый по-своему.
[indent] - Ставлю на победу красавчика, - Джон усмехнулся и посмотрел на красотку, а затем на мужчину и подмигнул ему, - осторожно, парень, эти чертовки высосут тебя до нитки. Победителем не уйдёшь.

[indent] - Ты ещё кто? Зовите охрану! - один из посетителей вжался в свой стул.
[indent] - Сэр... я вынуждена попросить вас покинуть на... - дилер, довольно симпатичная темноволосая девушка умолкла на полуслове, когда Блэйз достал из чехла самое настоящее ружьё и направил ей в лицо.
[indent] - Странная просьба, детка, - байкер обошёл весь стол, замечая, что охрана, наконец-то, начинает шевелиться и постепенно приближается к ним, - ведь это ты тут не на своём месте. Можешь пойти со мной по-хорошему, - глаза блондина вспыхнули недобрым огнём, а голос зазвучал дуэтом с его внутренним демоном, - а можем устроить потеху прямо тут, на глазах у всех.
[indent] И в какой-то момент ему показалось, что дилер оскалилась в ухмылке и глаза её покраснели... а затем всех ослепила сильнейшая вспышка, появившаяся одновременно с громким оглушающим хлопком. И это, чёрт возьми, было очень больно.

Наверняка у всех, кто оказывается на пороге смерти, случаются странные приходы. А может мне просто отбили ботинками голову достаточно для того, чтоб из нее вывалились воспоминания, о которых я даже не подозревал? Или я с голодухи и жажды легко поддался запаху наркотика, которым заполняются трещины пещеры, и выдумал все это?
Картинка слишком уж яркая, как будто прошло не двадцать без малого лет, а случилось на прошлой недели. Там были не армейские ботинки, а видавшие виды кроссовки и кеды. Там были не талибы, а мальчишки от семи до десяти лет. Одно общее - что эти зверье, что те. Глаза жестоки, ругаются агрессивно, бьют, куда попадают. Инстинктивно я закрывал голову, пытался прикрыть живот, но на что хватает тонких ручек пятилетнего ребенка? Мне, тогда еще новичку в детском доме, досталось по полной. Не знаю почему. Потому что мои родители умерли, а не бросили меня как остальных воспитанников? Трудно вспомнить тот возраст, но этот эпизод  доказывает обратное. Мне там было уже настолько больно, что я перестал плакать и звать маму, просто лежал на земле, моля о том, чтоб этот все скорее кончилось. Мысленно просил, но он услышал и пришел ко мне - мой погибший отец. Разогнал злостных мальчишек, взял на руки и куда-то унес. Иллюзия постепенно рассеялась, обнажая в моем спасителе детдомовского завхоза.
Теперь, зная в общих чертах как устроена человеческая психика, я понимаю, почему тогда увидел в Григориче отца. Я не понимаю другого: почему сейчас передо мной Вадим?
Угол обзора хреновый, особенно когда один глаз, очевидно, отек. Но сложно не узнать эту фигуру, что так резко выделяется своей дерзостью и непозволительной яркостью среди черномордых чурок. Очень похоже на очередной приход, когда одна нога уже занесена над разделяющей жизнь и смерть чертой, но тут как в голливудском фильме вовремя появляется герой. Из Вада герой себе ну такой: он больше похож на антогониста типажа Дольфа Лундгрена, который вроде и не совсем злодей, но очевидно, человек с очень серой моралью. И он точно не мой отец, который вернулся с того света еще разок, чтоб вытащить своего волчонка из полной задницы.
- Вад?! - то ли вопрос, то ли удивление, то ли предупреждение: мой сослуживец рискует оказаться на каменном полу рядом со мной, если не уделит пару секунд талибу за своей спиной.
Он двигается эффективно, резко, но не лишает невольных зрителей - из тех, кто еще может смотреть - показушности. Очевидно, что это действительно Вадим. Я провел в нашем отряде уже около полугода, чтоб узнавать по одной только манере рукопашки, кто из старших в спарринге. Вадим... он... ну, как минимум запоминающийся с первого раза. Будь он даже в маске, одетый как нинзя, я бы узнал его из десятка.
Но мне сейчас не до представлений. Даже будучи видением, Вадим заставляет меня забыть о боли во всем теле и кое-как собраться в кучу. А Вад настоящий - и вовсе поверить в то, что мне еще рано хорониться.
Отрицательно качаю головой, как будто это должно значить, чтоб Вадим кончал его побыстрее. У меня нет никакого желания оставаться этом месте даже ради того, чтоб посмотреть, как эти уебки истекают кровью словно бараны на Курбан-байрам, хотя давящийся камнями чурка - зрелище, воистину, воодушевляющее.
Сомнений в том, что это Вадим, а не очередной завхоз Григорич, не остается.
- Вад... - почти укоризненно прошу, пытаясь встать хотя бы на четвереньки, чтоб с них подняться. И откуда только силы? Мгновения назад - если ими мне не показались часы - я думал, что у меня нет ресурсов даже на то, чтоб полноценно дышать, но при виде сослуживца в буквальном смысле открылось второе дыхание и затапливающее измученное тело желание жить. Да, особо нет на это причины, да, меня никто с Афгана не ждет, да... да какая нахуй разница? Я как минимум не хочу сдохнуть в этой братской могиле, из которой только счастливчики выбираются. И то... калеками.
Кстати о других - их полно. Впервые могу оглядеться, навскидку насчитав еще пятерых, но это только в поле моего зрения и более или мнее живые. Наши ребята... все наши. Все хотят жить, чего бы им это не стоило. Но я отчего-то совершенно точно знаю, что Вад не станет рвать из-за них жопу. Не понимаю только, какого черта он и за мной-то пришел? Видно по глазам: он нашел того, кого искал. Ну и похуй, пусть. Разберемся потом. Шагаю к нему и понимаю, что одна нога не выдерживает. Спотыкаюсь, но упасть мне не дают. Хочу быстрее отсюда выбраться, хотя понятия не имею, что там за пределами этой пещеры, и как Вадим собирается отсюда валить с едва стоящим на ногах мной.

Он погибает на её глазах.
(Он погибает от её руки, и это, кажется, уже слишком и пережить попросту невозможно, но она почему-то переживает.)

Искрится воздух, и в ушах звенит, когда магия хаоса сталкивается с космической энергией камня бесконечности. У Ванды в глазах стоят слёзы и дрожат руки. Вижн просит её быть сильной. Тот самый Вижн, которого она полюбила всей душой — тот, которого впустила в своё сердце. Тот, с которым так наивно и по-детски мечтала однажды встретить старость в деревянном домике обязательно на берегу какого-нибудь озера, чтобы романтичные розовые закаты сопровождали завершение каждого нового их совместно проведённого дня.

Не тот, которого она впервые встретила день назад — холодный, чужой, безумный.
Не тот, каким его сделали исследователи анти-мутантской инициативы «Стражи», когда похитили, чтобы залезть в его голову и изучить, а после усовершенствовать своих чёртовых роботов.

Так, наверное, было бы проще. Уничтожить врага. Ведь он враг.
В нём от её Вижна — ничего, кроме внешней оболочки.

[indent] В нём — в самые последние мгновения — он сам.

Он погибает на её глазах, и Ванда погибает вместе с ним; падает на колени, захлёбывается слезами, заходится в немом крике. От его неподвижного безжизненного тела её буквально отдирают чужие руки, и Ванда на эмоциях, в истерике, чуть не ранит Капитана Америку и Железного человека, которые, на самом деле, просто хотят показать ей, что здесь и сейчас она не одна.

Но она одна, и ей непонятно, почему этого не видят они.
Она одна.

[indent] Совсем.

Пьетро проводит с ней целую неделю, не отходит ни на шаг; Пьетро всегда рядом, когда Ванде начинают сниться кошмары, где она убивает Вижна снова и снова — а потом убивает себя, и до конца не понятно, что их этого больнее.

Пьетро отлучается лишь на мгновение — ведётся на первую за неделю тишины просьбу убитым голосом принести сладкого — но мгновения этого Ванде хватает, чтобы сбежать с базы Мстителей незамеченной. По факту, она уходит магическим порталом. Тем самым, которому её на свою беду научил Виктор. На свою беду — потому, что он рассказал ей, какой именно портал нужно использовать, чтобы оказаться в Латверии, в одном из подвалов, где он практикует… разное.

Когда она ступает босыми ногами на ледяной каменный пол, в подвале царит абсолютный мрак. Максимофф щёлкает пальцами, и на стенах неестественным алым пламенем загораются факелы. От вида голых стен и общей пустоты помещения Ванду почему-то мутит, как будто вот оно — как будто она внутрь себя заглянула, и это всё, что в ней осталось.

То есть, ровным счётом ничего.

Алая ведьма пятится, пока спиной не находит стену — холодную, неровную. Шагает вдоль неё, пока не находит угол, по которому она спиной сползает на пол, обнимая себя руками. Ей холодно. Ей плохо. Никто не понимает или не хочет понимать, сколько всего Вижн для неё значил.

Она его убила. Своими руками.
(Почему она вообще это пережила?)

— Я не знала, куда мне пойти, — глухо бормочет Ванда, не отнимая лица от коленей, когда ощущает в подвале чужое присутствие. — Они… там… все так хотят мне помочь. Но они не могут.

К горлу снова подступает ком, а по телу проходит крупная дрожь. Ванда не уверена: холод, нервы, всё вместе? Ванда уверена: Виктор не станет её жалеть. Но не прогонит.

(Виктор фон Дум слишком странный, и ей до сих пор не всё понятно в их отношениях с Мстителями в целом и Тони Старком в частности, но Виктор фон Дум не просто согласился стать её учителем — он реально научил её многому, он работал над её магическими способностями и становлением как личности, и он чертовски преуспел во всём, пусть бы даже согласны с этим в итоге не все. Он вложился в Ванду куда больше, чем даже родной отец.)

Она шмыгает носом, с трудом поднимает на него глаза, с которых вот-вот сорвутся первые капли слёз:

— А ты бы мог? Мог бы его вернуть? Ты же всё можешь, разве не так?

Лоулайт резко наклоняется к иностранцу и совсем "незаметно" пронзает взглядом своих внимательных глаз, цвета жженого кофе, пытаясь понять, врет ли тот. Если врет.. Черт, это будет слишком очевидно! Эл умел "читать" по выражениям лиц людей то, что ему нужно. Нет, лжецы попадались. И крутые. Этакие.. "со стажем". А что до иностранца. На вид вполне добродушный мужчина, почему-то не вызывает какого-либо недоверия. И что же в итоге? Судя по взгляду, Бенуа лишь диву давался, какие японцы "странные" в своих действиях. И что он там бормочет? Что у нас так.. принято? Ну конечно. Вот так сходу на тебя поворачиваются и пристально смотрят, следя за эмоциями и улавливая каждую деталь.
Да тут кто угодно бы удивился.

— О, прошу меня простить. Нет, не принято. Мне просто показалось кое-что странным. А в своих размышлениях я часто брожу, делая что-либо и не замечая никого вокруг. О, а позади вас весьма любопытная картина. Уэйн Тибо. Этот художник был тем еще любителем рисовать десерты. Более двадцати картин — торты, пирожные. Но это ведь не оригинал, само собой. Я видел больше, когда Кэтлин Фриман, которая вышла в финал в 2019 году, сделала на сам конкурс несколько тортов, словно бы сошедших с картин Тибо. Тогда еще была выставка оригинальных картин, в месте проведения конкурса. В третьем раунде одна из картин бесследно исчезла, хоть и должна была отправиться после съемок на аукцион, где ее бы несомненно купили за баснословные деньги. Впрочем, как и все его картины, расходящиеся, как домашние пирожки. (А в данном случае — торты). Они хотели рекламу, а получили пропажу. Конкурс закрыли, соответственно. Рейтинги были высокие и трансляция была не по одному каналу, да еще и не раз. Но такая ситуация, что творится сейчас — что-то новенькое, — Эл делает несколько шагов назад, беспардонно присаживаясь на единственный стул, свободный от вещей и прочего хлама, — одно дело, когда картина пропадает, а другое — люди. Забавно, но.. То дело ведь так и не раскрыли. С пропажей картины. Как и не был в том самом году объявлен победитель. Я бы сказал, что сэкономили на призе. Но я был далек от того дела и утверждать что-либо без предъявления доказательств не могу, — парень задумчиво чешет затылок и обреченно вздыхает, — хорошо, я вас понял. Кажется, что вы на самом деле ничего не знаете. Это все усложняет. Ватари, записал? —  спрашивает брюнет, задумчиво осматриваясь по сторонам.

— Ничего не упущено, — выдает Ватари, дописывая что-то себе в тетрадь и переводя свой взгляд на детектива. Лоулайт же явно хотел задать кондитеру ещё несколько интересующих его вопросов, как в их беседу вмешивается вбегающий в гримерку мужчинка. Эл  оценивающим взглядом осмотрел нарушителя их милой беседы.

Судя по виду, один из организаторов или же режиссёр. Весь такой важный, в очечах с золотой оправой. О, а ведь не дешёвка! На бейдже красовалось большими буквами просто "Кенни" — А вы что тут делаете? Вас не предупредили? —  ишь как глаза-то выпучил. Юноше этот тип уже не нравился, еще с порога.

— Не предупредили.. о чём? — Эл спокойно скрещивает руки на груди, закинув одну ногу на другую и всем своим видом показывая: он никуда не собирается уходить. Да и кто-то тут явно мешает.
Неприятный мужик смотрит на него и стремительно краснеет, как тот Юджин Крабс из «Спанч Боба». Ноздри его вздуваются, а губы вздрагивают от неприкрытого раздражения. Спасибо мужик, теперь ты стал ещё более неприятным, чем был "до", — Через пять минут съёмка. Посторонним покинуть помещение!  — бросает в них злобно этот важный "недоКрабс" и уходит, в непонятной спешке покидая гримерку и хлопая дверью.

Лоулайт пожимает плечами. Пять минут -  так пять минут, он никуда не торопится. Спустя пять минут по громкоговорителю объявляют, чтобы участники шоу вышли на съёмочную площадку. Детективу их идея не нравится, как и то, что его пытались столь "нежно" выпроводить. Не ясно, что там можно продолжать снимать, когда происходит не пойми что. И еще этот вопрос мужичка все крутился в голове. От чего Эл, недолго думая, шепотом произнес: — ну-с, ждем.
Пока ему не дадут нормальные ответы, он из гримерки никого не выпустит, да и сам не вылезет. Подвергать опасности людей? В определенной ситуации он мог бы, конечно. Если бы ситуация того требовала. Сейчас же он доверял своему чутью.
Кстати, о чутье. Его нос уловил странный запах, отдаленно напоминающий запах.. э-э, порченого мяса?
А разве тут не конкурс на звание лучшего кондитера?! Не сходится.

Хотя, мясной торт — тоже торт.

— Ничего не чувствуете? Рядом с нами что, помещение хранения продукции для съемок или общего пользования съемочной группы? — обращается он к Бенуа. В ответ слышит лишь, что тот не имеет представления о том, что там вообще конкретно хранится, однако знает, что там есть холодильники для быстрой заморозки.

Сколько уже времени прошло? Минут десять? Кажется, что у кого-то закончилось терпение, потому что везде резко вырубился свет.
— Чем дальше — тем веселее, — спокойно произносит детектив и подходит к Ватари, протягивая руку. Тот же в свою очередь протягивает ему кнопочный телефон, заблаговременно включив на нем фонарик. И как он за столько лет научился понимать его без слов? Кто бы знал, — да будет свет! — восклицает детектив, направляя телефон и освещая присутствующих, будто проверяя.. все ли на месте. Ну мало ли, вдруг еще пропадут. А ему только мистики для полного счастья не хватало, — не теряемся, идем разведывать обстановку. Как-то слишком тихо стало, — заявляет Эл командирским тоном и направляется на выход из окутанной тьмой гримерки, в не менее темный коридор. Еще недавно, тут было оживленно, а теперь тишина. Стоило им выйти, как убийственно тошнотворный запах ударил в нос с большей силой.

— Там определенно кто-то сдох, — изрек брюнет свою мысль, полную оптимизма и решительным шагом направился в сторону тех холодильников, светя фонариком впереди себя. Сами холодильники были чем-то обклеены. Направив свет на надпись, Лоулайт прочел вслух: — "Реквизит для съемок. Количество: 29 штук.. "

Запашок явно шел оттуда.

Холодильники судя по всему были выключены раньше, чем свет потух. Кое-как открыв один, Эл заглянул туда и не увидел ничего толком. Что-то темное. А что? Он не нашел варианта лучше, чем засунуть туда руку, перед сим натянув перчатку. Мягкое, влажное.. Нет, даже склизкое. Он вытаскивает это "нечто", светит на него фонариком и выносит свой окончательный вердикт:

— Это сердце, — Лоулайт протягивает находку, показывая ее Ватари и самую малость истерически смеясь,— не человеческое, разумеется. Свиное, скорее всего. Очень даже похоже, если не присматриваться. Их тут довольно много. Если верить надписи.. 29 штук. Судя по запаху, кажется, что еще и подверглись неправильной разморозке. В последствии чего, просто подохли. Я конечно понимаю, что скоро День святого Валентина, но чтобы к нему ТАК готовились.. Подобное я вижу впервые. Р — Романтика. И как вам реквизит.. в количестве, равном тому, сколько конкурсантов "исчезло"? Не знаю, что они задумали, но кажется, история подобна той, произошедшей в 2019 году. Ведь тогда рейтинги взлетели, победитель объявлен не был, так как было открыто дело о пропаже картины. Как и не было объявлено во всеуслышание, чем все в итоге закончилось. Паззл начал собираться. Думаю, что нам здесь больше делать нечего. Тут уж будет разбираться отдел специального назначения. Ватари, когда будем в штаб-квартире, не забудь напомнить, чтобы я набрал сразу Миямото. Я не знаю, кого в этом районе они подкупили, чтобы подобная шутка сошла им с рук. — Эл играючи подкидывает сердце одной рукой и то с весьма неприятным звуком шмякается обратно — в холодильник.

Свет врубают. Вот же ж вовремя. Выкинув грязную перчатку в мусорное ведро, он протягивает руку Бенуа.

— Рад был знакомству с вами. Участвовать в этом цирке или же нет — решение ваше. Я уже понял, что вы и вправду ни о чем не знали, судя по тем эмоциям, что я видел.. наполненным искренностью, — улыбаясь, Эл пожимает иностранцу руку, оставляя в ней визитку, — у меня есть ваш номер, а теперь и у вас есть мой. В любой момент можете набрать меня перед тем, как вылетать из Японии соберетесь. Можем встретиться и я покажу вам свою любимую кондитерскую. Опробуете местные пирожные, а еще.. Угощу вас кофе. Заодно и расскажете, чем вся эта эпопея закончится. Хочу все узнать из первых уст, так скажем. Интересно, что они придумали на этот раз. Печалит лишь, что не смогу попробовать ваше произведение искусства. До новых встреч, Луи. — махнув рукой на прощанье, они с Ватари направляются по коридору к выходу.

На съемочной площадке вновь становится оживленно. Правда противного мужичка, по имени Кенни нигде не видать. Жаль. У Лоулайта накопилось к нему несколько вопросов, касательно его персональной коллекции сердец. За подобные шутки над людьми ради рейтингов шоу, он бы и сам с радостью запихнул ему в рот один из этих свиных органов, заставив сожрать, чтобы мега-организатор подавился своей же "шуткой".

О, конфетки!

Детектив заприметил их еще у главного входа, когда только заходили. Для гостей, видимо. Парень взял одну и закинул себе ее в рот. Кисло было, от чего лицо его перекосило на пару секунд. Вот же гадость.

Он с грустью вспоминал тот торт, что красовался за стеклом. Вот же ж.. разлучили. Все же, он и Ватари вскоре покинули злосчастное место, запрыгнув в машину.
— Эй, Вата-а-ари, а у нас еще остались те пирожные?